– Володя, поздравляю, – Наташка протянула ему небольшую узкую коробочку и, встав на мысочки, нежно чмокнула его в щёку.
Воронов, вдруг, лежа на диване потрогал то место на щеке, куда прикоснулись губы Наташки. Воспоминания так явственно проступили в его сознании, что он ощутил, как в тот раз, чуть влажное, прохладное и весьма продолжительное для дружеского поцелуя, прикосновение…
Коробочка выскользнула из его пальцев на пол. Володька, не отрывая взгляда от Наташкиной фигуры, медленно присел, успев рассмотреть кружева на бюстгальтере и взгляд замер на её ногах – стройных, с изящными мелкими изгибами и еле заметным светлым коротким пушком. Он нашарил на полу коробочку и тут же стремительно поднялся.
– Спасибо, Наташа, – просипел он, глядя в её карие глаза. – Проходи в комнату, пожалуйста. Там уже Витька…
Она шагнула, но не пошла в комнату, где отец накрывал стол, а заглянула в проход на кухню:
– Тётя Оля, вам помочь?
– Ой, Наташенька, здравствуй! – отозвалась мать Володьки. – Да, помоги… Ух! Какая ты красивая!
«Народ» повалил. Пришёл Генка из первого подъезда, Мишка с Лёшкой – из второго, Андрюха – из третьего. За ним Танюха – его соседка, чуть полноватая, но обаятельная девчушка в темном легком платье и ожерельем из жемчуга. За ним Алла – с первого этажа Володькиного подъезда – маленькое хрупкое создание с удивительными ямочками на щеках, но в такой короткой юбке, что Володьке захотелось предложить ей что то из маминой одежды – прикрыть ноги. Алла смешно сложила губки и дотянулась до щеки Воронова, оставив след от помады. Затем пришёл Юрка с сестрой.
– Ух ты! – усмехнулась Любка, тонкими пальчиками оттирая помаду со щеки Воронова. – Я целовать не буду, а то кто-то заревнует.
Потом заявился Валерка из пятого подъезда.
– Вовка, поздравляю! Во! Батя привез из Канады.
Он протянул новенькую хоккейную клюшку с загнутым кончиком крюка и логотипом «Бауэр».
– Ебипетская сила! – вырвалось у Володьки. – Спасибо!
– Слушай, – зашептал Валерка. – Я по пути зашёл к Ленке. Они там с Лариской будто на бал собрались. Я полчаса ждал, а они там всё что-то себе намывают…
– Что намывают? – не понял Володька.
– Да не знаю, – махнул рукой Валерка. – К тебе собираются. Они такой подарок тебе приготовили! Я подсмотрел…
Его прервал оглушительный звонок над входной дверью. Володька открыл… и остолбенел.
Лариса – сестра Валерки – была на пару лет старше парней и, понятно, выглядела очень эффектно, несмотря на немного полноватые ноги и крупную грудь. Её и девчонкой назвать было нельзя – вполне себе взрослая девушка, закончившая девять классов средней школы. Но, Ленка!
Одногодка Володьки, учившаяся в параллельном классе, никогда не была приметной в своей серой школьной форме и юбкой ниже колен. Да, симпатичная мордашка и длинный хвост русых волос… Это всё, что запоминалось. Ну, может быть приятный тихий голос.
Перед дверью стояла стройная девушка в светло-розовом длинном платье из какого-то воздушного материала и белых босоножках на каблуке. Волосы распущены, правая рука с тонким серебряным браслетом на запястье, сжимает кожаный футляр с гитарой.
– Володя, поздравляем тебя с Днем рожденья, – Лена застенчиво махнула ресницами, явно накрашенными Лариской, и улыбнулась.
И тогда Володька, как сказали бы те, кто видел это со стороны – растекся жижой по лестничной площадке. Он понял, что Лариса одевала и красила Лену именно для него и подарок – офигительную двенадцатиструнную «Кремону» – Лариске достал кто-то из друзей-старшеклассников, и именно, под этот день.
– Ну как?! – спросила Валеркина сестра, выглядывая из-за плеча Ленки.
– Потрясающе! – выдохнул Валерка, оглядывая Лену.
– Да не тебя спрашивают, дурак! – Лариска поправила сложную прическу. – Володь, так ты нас впустишь?!
– Да, Вовка! – встрепенулся Валерка. – А то такие запахи, что я падаю от голода!
Потом, когда друзья расселись за столом и вовсю уминали салаты и нарезку, Володька старался не смотреть в сторону девушек – он стеснялся. От этого внимания, от этого праздника, и нежной доброй красоты, которую ему подарили. Нежной и доброй, а не развязной и распущенной, как было потом, много лет спустя, когда он отмечал тридцатилетие. Да и друзей после не было – только сотрудники и деловые партнёры.
Веселье было искренним, без громкого притворного смеха и пошлых шуток. Не было танцев на столе с приподнятыми юбками, и никто не просил добавки спиртного, впрочем, спиртного на столе и не было. Володькин отец притащил японский здоровенный магнитофон с кучей кассет, арендованный на вечер у какого-то артиста, которому Георгий Иванович чинил автомобиль. Музыка из магнитофона лилась четко и громко, и была заводной и ритмичной. Ребята танцевали, прерываясь, чтобы попить лимонада. Закуски перетащили на кухню, и каждый желающий мог там подкрепиться, не мешая остальным танцевать. Устав от танцев, играли в жмурки, потом просто весело болтали, усевшись все вместе на родительском диване, а потом, когда наступили вечерние сумерки, вышли на улицу с гитарой. Расселись на двух лавочках, что стояли под старыми дубами во дворе.