Диктор повторяет: «Артиллерийский обстрел района продолжается». Я уже не фиксирую взрывов.
Последнее время немцы начали часто применять ночные обстрелы. Но это только один из многочисленных приёмов обстрела города. За два с половиной года неустанно, с дьявольской изощрённостью изобретают враги способы уничтожения горожан. Они до пятидесяти раз меняли тактику обстрелов. Цель одна: как можно больше убить людей.
Иногда обстрел: носит характер бешеного огневого налёта — сначала по одному району, затем по другому, потом по третьему и т. д. Иногда до восьмидесяти батарей бьют по всем районам города сразу. Иногда даётся сильный залп одновременно из нескольких орудий. И затем продолжительный интервал — минут на двадцать-тридцать. Это делается с расчётом, что минут через двадцать тишины укрывшиеся люди вновь выйдут на улицу и тут-то вновь можно дать по ним новый залп. Обстрелы такого рода ведутся обычно по нескольким районам сразу и длятся иногда, как в начало декабря, до десяти и более часов подряд. Этим летом были обстрелы, длившиеся по двадцать шесть часов подряд.
Враг бьёт по городу утром и вечером, учитывая, что в эти часы люди идут на работу или возвращаются с неё.
В это время он бьёт главным образом шрапнелью, чтобы убивать людей. Шрапнель применяется также часто по воскресеньям и праздникам, когда люди выходят на улицы отдохнуть.
Но сейчас, когда я пишу, он посылает нам не шрапнель, а тяжёлые снаряды. Ведь прежде чем убить спящего человека, нужно ворваться к нему в дом... Ночью немцы бьют главным образом по самым населённым частям города, где больше всего спит людей. Они стреляют по сонным, неодетым даже, по беззащитным. Так «воюют» немцы!
Пленные как один показывают: гитлеровцы давно уже утратили надежду взять Ленинград. Они вымещают теперь свой позор под Ленинградом на его гражданах — женщинах, стариках и детях...
Есть у нас мальчик (увы, один из многих) десяти лет, Петя Дьяконов. Во время одного артобстрела ему оторвало обе ручки. Мальчик долго лежал в больнице, его выхаживали врачи, мать приходила к нему так часто, как ей позволяла работа. Мальчик вылечился, пришёл домой. Вместо рук у него были два обрубка. Как лелеяла его мать, как старалась скрасить его жизнь — инвалиду Отечественной войны десяти лет. Восьмого декабря мальчик был на улице — мама вела его в кино. Немец начал стрелять по городу. Мальчику оторвало левую ногу, и на глазах его убило мать.
Вот новая «победа» генерал-полковника Линдемана!
Мальчик лежит в больнице. Он рассказывает сухим, деревянным голоском, подробно, бесстрастно. Закончив рассказ, он сказал: «Теперь я остался один» — и отвернулся от людей к стене, не плача.
Иван Карамазов говорил когда-то: «Не хочу я будущей гармонии, если хоть одна слезинка замученного ребёнка останется неоправданной». Судите сами, чем же должна оправдать Россия кровь и слёзы хотя бы одних ленинградских детей, хотя бы отсутствие слёз у десятилетнего инвалида Пети Дьяконова.
Немцы и финны стреляют по Ленинграду только потому, что Ленинград не может быть взят ими, потому, что Ленинград живёт, он живёт, я сказала бы, ожесточённо, вопреки всему, — «стиснув зубы, с железной решимостью», как говорили раньше.