Так, в IV в., на знамени появляется медальон с изображением Христа, где он занимает место, на котором раньше был император. Оно также вытесняет с лицевой части монет на ее оборотную сторону образ императора, который в это время преображается из солдатского в церемониальный. При Юстиниане I щит и копье заменяются державой с крестом, символом вселенского императора. Исчезает также шлем, вместо него появляется корона37(рис. 15). С другой стороны, поскольку император представлялся современникам «земным образом Небесного Царя», складывающаяся христианская иконография с легкостью усваивала в качестве образца изображения императоров, с их пышным и торжественным стилем. Главная тема ранней иконографии – торжество Господа. Эта тенденция, как отмечает А. Грабар, объясняется не только желанием выразить идею торжества христианской религии после обращения императоров, но и влиянием особенностей имперской иконографии. Официальное искусство с III в. было триумфальным. Если христиане представляли себе власть императора, как проекцию власти Бога, то и изображения Бога должны были представлять цикл, где акцент также сделан на темах победы и триумфа Христа38.
Формы почитания изображений Христа, очевидно, также были унаследованы из имперского культа. В IV в. Афанасий Александрийский «в уста» императорского портрета вложил такие слова: «Я и император едины. Я есмь в нем и он во мне. То, что вы видите на мне, вы видите на нем»39. Иными словами, через сходство изображение становится тождественным оригиналу и предполагает то же поклонение40. Изображения монарха имели значение священных предметов и потом в течение долгого времени требовали поклонения. При некоторых обстоятельствах такие изображения даже заменяли самого монарха и приобретали в этом качестве высокую юридическую ценность41. В IV в. граждане Византии предлагали дары, кадили и даже молились изображениям императоров. Для византийского христианина IV–VI вв. эти способы были естественным выражением почтения к тем, кто был выше их в гражданском и политическом положении. Символам, которые имели отношение к этим лицам, воздавали относительные почести, которые были объективно адресованы прототипам. Поэтому для них было естественно оказывать те же знаки почтения кресту, образам Христа и алтарю. Таким образом, в первые византийские века возникла традиция, которая затем закрепилась, стала фиксированной, как и весь церемониал. Такая практика распространилась в некоторой мере и на Запад, но «ее домом был двор Константинополя»42. Хотя западная Церковь была согласна с восточной в необходимости почитания икон, но оставалась далека от использования таких знаков уважения, как на Востоке. Много позже (в VIII в.) франкские богословы все еще были неспособны понять формы почитания изображений, которые на Востоке были естественны и очевидны, а германцам казались унизительными.
Первые высказывания об образе относятся к IV в., когда христианство возвысилось до государственной религии мировой Римской империи. Они содержатся в послании Евсевия Кесарийского, который был богословом императора Константина Великого. Его сестра спрашивала, может ли Евсевий достать для нее портрет Христа. В ответном послании он ставил перед ней вопрос: какую из двух природ богочеловека она надеется увидеть в образе? Если божественную, то она не может быть изображена, если человеческую, то она недостойна изображения. Тот же Евсевий отнял у одной женщины изображения Павла и Спасителя, чтобы не возникло впечатление, что христиане подобно идолопоклонникам носят образ своего Бога43. Епископ Епифаний из Саламина (умер в 403 г.) так же выражал беспокойство, связанное с почитанием изображений: «Поставьте иконы для поклонения, и вы увидите, что обычаи язычников сделают остальное»44. Соображения Евсевия и Епифания были тогда не единственными – церковный Собор, заседавший в 306 г. в Эльвире, сформулировал в своем 36-ом каноне: «Размещение живописных изображений в церкви должно быть запрещено, так как предмету поклонения и почитания не место на стене»45. Но в том же веке святые отцы в своей аргументации уже ссылаются на изображения, как на нечто очень важное, имеющее большое значение для Церкви. Так Григорий Нисский, в похвальном слове великомученику Феодору, говорит, что «живописец…, изобразив на иконе доблестные подвиги мученика…, начертание человеческого образа подвигоположника Христа, все это искусно начертав нам красками, как бы в какой объяснительной книге, ясно рассказал подвиги мученика… Ибо и живопись молча умеет говорить на стенах и доставлять величайшую пользу»46.