Собрав бумаги, я узрел снова, к великому ужасу своему, то же дьявольское видение.
— Сгинь, сатана! — возопил я, потрясая распятием перед дьяволом.
Сколь тяжкое испытание, Боже, послал ты мне! С ужасом узрел я, как дьявол нежно мне улыбнулся. Но не упал я духом и замахнулся крестом. Однако дьявол в образе отроковицы увернулся ловко от святого распятия, отошел в темный угол и там уселся.
— Не бойся, ничего плохого я тебе не сделаю, — молвил сатана.
Хорошо ведомы мне уловки, к коим прибегает искуситель для погибели нашей.
— Зачем ты здесь? — вопросил я, пытаясь взором своим пронзить сатану. — Не хочу внимать тебе.
— Выслушай меня. То совмещение пространственно-темпоральных сил и координат, благодаря которому я здесь, очень скоро исчезнет. Еще несколько минут, и я вернусь в свою эпоху. Поэтому буду кратка. Поручение мне дано очень простое: взять тебя с собой туда, откуда я прибыла. Там ты… — тут произнесла она непонятные слова. — В общем, не могу объяснить тебе сейчас, что ты будешь делать. Когда окажешься там, поймешь. Сперва, конечно, подвергнешься интенсивному лечению, но оно безболезненно и продлится всего несколько часов…
— Замолчи! — закричал я гневно. — Ежели мнишь смутить рассудок мой множеством небылиц, коих сама не разумеешь, то не надейся.
Вставши, пошел сатана ко мне. Видя это, опять поднял я распятие и стал крестить нм нечистого.
— Сгинь! — возревел я. — Подойдешь — конец тебе!
Узрев перед лицом своим крест господень, заморгал искуситель и остановился.
— Неужели ты меня этим ударишь? — спросил меня с простодушием притворным враг рода человеческого.
О небеса, почто дозволено сатане превращать в свою игрушку самоё Красоту? Диковинная одежда облегала формы столь многообещающие, что…
Тут-то и понял я: дьявол меня соблазняет. Убедившись, что не одолеть меня словесами лживыми, пустил он в ход теперь самое сильное свое оружие: плотское вожделение.
— Я вижу, — произнесла сатанинская отроковица, — сегодня ничего не получится, уж слишком ты возбужден, лучше нам подождать несколько дней. Может, за это время ты разберешься что к чему; во всяком случае, подумай о том, что я тебе сказала. Тебя там ждет изобилие. У тебя будет все. И проживешь ты там вдвое дольше, чем здесь.
— Ни богатством, ни бессмертием не соблазнишь! Возвращайся в темные владения свои и оставайся там навеки! Во имя Господа, повелеваю тебе я…
И, как и ожидал я, сатана начал растворяться в воздухе и исчез прежде даже, чем я успел совершить крестное знамение.
За полночь уже, а сон меня никак не берет. Вожделение мучит меня беспощадно. Как возможно, чтобы порождение ада было так прекрасно? Подобной улыбки я ни у одной смертной не видывал. В твои руки, Господи, себя вручаю!
Месяца января двадцатого дня года тысяча шестьсот шестого.
Из-за прибытия тому несколько дней назад монсеньора Франсиско поднялся переполох. Потому, наверно, искуситель и не появлялся более.
Когда монсеньор отслужил мессу, попросил я, чтобы он оказал мне милость: исповедал меня в своей келье. Там рассказал я ему, что со мной приключилось. Пособолезновал мне он и дал кропило, освященное самим папой.
— Возьми, — сказал монсеньор, — и, когда князь тьмы появится и снова будет тебя искушать, соверши сим кропилом обряд изгнания беса.
Возблагодарил его я и удалился. Полагаю, что он известит обо всем святейший престол. Тому, как я у него исповедовался, уже два дня. А вчера поутру поспешил от нас монсеньор в Вальядолид.
Хоть подарок монсеньора и успокоил меня, одолевает меня великий страх. Несмотря на все старания свои не могу спастись никуда от некоей мысли, что не оставляет меня ни днем ни ночью. Весьма трудно было мне убедить себя, что столь красивая и на праведницу похожая дева есть всего лишь образ искушающий, дьяволом сотворенный на погибель смертным. Но временами охватывает сомнение: а что, если это не дьявол вовсе?.. Но того быть не может. Что это, если не адское видение?
Подобно стреле отравленной, вонзившейся в сердце, сомнение разъедает мой дух.
Оторвался на миг, дабы взять священное писание. Открыл наугад и прочитал:
«Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна».
«Еще, отошед в другой раз, молился, говоря: отче мой! если не может чаша сия миновать меня, чтобы мне не пить ее, да будет воля твоя».
Теперь снова чувствую я, что не победить меня и наихудшему бесу. Вспоминаю, сколько бодрствовал и размышлял Спаситель, дабы смог вынести потом предвозвещенные ему муки, и дух мой крепнет. Ведь рядом с его муками мои ничтожны.