Месяца января двадцатого дня года тысяча шестьсот шестого.
Из-за прибытия тому несколько дней назад монсеньора Франсиско поднялся переполох. Потому, наверно, искуситель и не появлялся более.
Когда монсеньор отслужил мессу, попросил я, чтобы он оказал мне милость: исповедал меня в своей келье. Там рассказал я ему, что со мной приключилось. Пособолезновал мне он и дал кропило, освященное самим папой.
— Возьми, — сказал монсеньор, — и, когда князь тьмы появится и снова будет тебя искушать, соверши сим кропилом обряд изгнания беса.
Возблагодарил его я и удалился. Полагаю, что он известит обо всем святейший престол. Тому, как я у него исповедовался, уже два дня. А вчера поутру поспешил от нас монсеньор в Вальядолид.
Хоть подарок монсеньора и успокоил меня, одолевает меня великий страх. Несмотря на все старания свои не могу спастись никуда от некоей мысли, что не оставляет меня ни днем ни ночью. Весьма трудно было мне убедить себя, что столь красивая и на праведницу похожая дева есть всего лишь образ искушающий, дьяволом сотворенный на погибель смертным. Но временами охватывает сомнение: а что, если это не дьявол вовсе?.. Но того быть не может. Что это, если не адское видение?
Подобно стреле отравленной, вонзившейся в сердце, сомнение разъедает мой дух.
Оторвался на миг, дабы взять священное писание. Открыл наугад и прочитал:
«Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна».
«Еще, отошед в другой раз, молился, говоря: отче мой! если не может чаша сия миновать меня, чтобы мне не пить ее, да будет воля твоя».
Теперь снова чувствую я, что не победить меня и наихудшему бесу. Вспоминаю, сколько бодрствовал и размышлял Спаситель, дабы смог вынести потом предвозвещенные ему муки, и дух мой крепнет. Ведь рядом с его муками мои ничтожны.
Месяца января тридцатого дня года шестьсот шестого.
Пришел наконец час испытать обряд изгнания беса; но к величайшему смущению моему, произошло все не так, как я надеялся.
Когда, после ужина вскоре, писал я, склонившись над бумагами, пала на меня тень. Заградясь распятием, поспешил я в угол, где поставил загодя таз со святой водой и кропилом. Но ни вода, ни кропило не помогли.
Созданье (ибо не знаю уже, как видение это назвать) стояло посреди кельи и только моргало, пока кропил я его святой водой и произносил заклятия, и лишь потом, когда обряд совершился, молвило:
— Надеюсь, теперь ты убедился, что я говорила тебе правду. Никакой я не дьявол и не демон. Таких существ в моем мирю нет.
Улыбнулось видение, сие глаголя, а может, это мне померещилось просто. Засим продолжало:
— Я вижу, окончательно ты еще не решил. Сейчас я опять уйду, но потом таким же путем вернусь. Мы хотим предоставить тебе максимум возможностей все обдумать и принять решение. Каждый раз, как мы вводим твои данные в… — опять какое-то слово неведомое, — мы получаем один и тот же ответ: никто лучше тебя, после того как ты адаптируешься, не поможет нам в выполнении нашей задачи. Напоминаю, аббат: тебе предлагают возможность увидеть места, какие тебе и не снились; места, где люди не знают, что такое война и бедность.
Почудилось мне в словесах сих нечто новое.
— Уж не хочешь ли сказать ты, что люди в тех местах не враждуют? — усомнился я.
— Хочу. Там, где я живу, царит вечный мир.
— А король и повелитель ваш разве вас не наказывает?
— Никаких повелителей у нас нет, человека почитают только за его знания, а поскольку все нравственны, никому никого наказывать не приходится.
И создание исчезло.
Месяца февраля десятого дня года тысяча шестьсот шестого.
Ныне живу я как в преисподней. Бессчетное множество раз открывал я ученые книги и отыскал наконец ответ. С самых первых мгновений подозревал я истину. Сотворить столь великую красоту никакому демону не под силу. И как ни много огня в очах этих, глядящих столь нежно, огонь этот — не огонь преисподней. Господи, как же она прекрасна!
Боль непонятная и пронизывающая раздирает мое нутро. Страдаю я, брожу как в тумане, и разум мой мне более не служит.
Все понимать я стал после неудавшейся попытки изгнать беса. Прости глупость раба своего, Господи! Не демон, а ангел уговаривал меня, и так терпеливо, принять это царство! А ныне тоскует душа моя оттого, что столь опрометчиво сей дар отринула. Страх, что создание это может не вернуться более, терзает меня и не дает мне покоя. Как же не уразумел я? Ведь изобилие, здоровье, долгая жизнь, вечное счастье, мир — это рай! И был он совсем рядом!
Снова открыл наугад священное писание и теперь прочитал:
«Отче! о если бы ты благоволил пронесть чашу сию мимо меня! впрочем, не моя воля, но твоя да будет».
И пусть свершится все по слову твоему, Боже!
Последнее желание мое — чтобы дневник сей, к коего началу дописал я несколько строк, сохранен был другим в назидание и поучение.
Помоги, Господи, чтобы все сбылось! Чую, вернется скоро, и хоть не знаю я, что меня ожидает, верю, однако, что ничего дурного, ибо там, где живет она, ничего дурного быть не может.
Вот он я, Господи, пред тобой, блуждающий по невесть каким дорогам. Огради раба твоего от погибели, и, хоть раз, да пребудет воля моя, ибо с таким ангелом-хранителем готов я отправиться в рай и в ад.
Сведения об авторах
Анайя Рудольфо — ведущий представитель мексикано-американской литературы в США. К пятидесятилетнему юбилею пришел с 4 романами, сборниками новелл и эссе.
Барбе Д’Оревильи, Жюль (1808–1889) — классик французской литературы XIX в. Автор сборника новелл «Дьявольские лики», повестей «Необычная история», «Невозможная любовь», романов «Околдованная», «Шевалье Детуш», литературно-критических статей. Писатель во многом парадоксальный, в творчестве которого уживается на первый взгляд несоединимое. Это и блестящий стилист, обладающий бесценным даром «ставить нужное слово на нужное место», но это и «чрезмерный» писатель, каким был, к примеру, Достоевский, с которым его роднит тяга к пограничным ситуациям; это завсегдатай парижских салонов, вращавшийся в кругу модных писателей и художников, но это и «региональный» писатель, досконально изучивший родную Нормандию, истории которой — в частности, войне шуанов — он посвятил два своих основных романа. Кроме того, Барбе д’Оревильн — большой мастер интриги, умеющий держать читателя в постоянном напряжении.
Барстоу Стэн (р. в 1928) — выходец из среды рабочего класса, его прозе свойственны доверительные, лирические интонации. Советскому читателю хорошо известны роман Барстоу «Любовь… любовь?», повести «Рассказ брата», «Джоди».
Брэдбери Рей (р. в 1920) — крупнейший американский писатель-фантаст, произведения которого переводятся на многие языки мира. Его цикл «Марсианские хроники» по праву считается классикой современной фантастики.
Брильянтес Грегорио С. (р. в 1930) — филиппинский писатель, один из мастеров англоязычной новеллы.
Лауреат всех наиболее значительных национальных премий в области прозы. Ныне редактирует литературно-художественный журнал «Манильское обозрение». На русском языке рассказ «Время, любовь, вера и доктор Ласаро» впервые опубликован в сборнике филиппинских рассказов «Во имя жизни» в 1986 г.
Брингсвэр Тур Оге — норвежский писатель, автор рассказов и повестей.
Вюстен Иоганнес (1896–1943) — немецкий писатель, более известен как художник и график, рано добился признания, его картины покупались крупнейшими музеями и галереями. Графические работы Вюстена считались образцовыми. Писать начал в начале 30-х годов, автор цикла рассказов о выдающихся художниках. В годы фашизма коммунист Вюстен вел подпольную работу, в начале 1941 г. был арестован и погиб в тюрьме в 1943 г.
Гессе Герман (1877–1962) — один из крупнейших немецкоязычных писателей XX века, лауреат многих литературных премий, в том числе и Нобелевской (1946). Всемирную славу Гессе принесли его роман «Граф Бисер» и повесть «Степной волк». Гессе не только крупный мыслитель, но тончайший стилист и знаток языка.