Вспомнила и первые допросы, на которых следователь требовал от неё признания в контрреволюционной деятельности. Она тогда и вправду не понимала – как дела милосердия, обычная благотворительность могут быть контрреволюцией? Какое отношение они имеют к политике?..
Наконец узница забылась сном. Тотчас она увидела себя у креста в храме, большого деревянного Распятия. Опустилась перед ним на колени. Сон был наполнен пронзительным осознанием: земная жизнь не сулит ничего, кроме томления, клеветы, невзгод, печали, вражды окружающих. По лику Христа скользили тени, Он казался живым. «Пускай я буду знать одно лишь горе, Господи. Я иду за Тобой, и дай мне умереть за Тебя. Не только слезами, кровью своей готова омыть Твои раны! Только не оставь мою душу грешную, болящую страстями земными. Даруй мне силы терпеть и смиряться…»
В сон-молитву ворвался лязг железа. Камера зашевелилась, просыпаясь. За окном серо светило утро.
– Которая тут Грин… Гриб… на выход!
В кабинете верхнего этажа следователь за столом открыл папку и, вздохнув, зачитал:
– Татьяна Николаевна Гримблит имеет связь с контрреволюционным элементом духовенства, которое находится в Нарымском крае, в Архангельске, в томских и иркутских тюрьмах. Производит сборы и пересылает частью по почте, большинство с оказией. Во всех тихоновских приходах имеет своих близких знакомых, через которых и производятся сборы.
«Тихоновские приходы» – так теперь называлась Церковь в России, а те, кто не запятнал себя обновленческим расколом и остался верен патриарху, – «тихоновцы».
– Как видите, доказательств вашей подрывной деятельности против советской власти у нас хватает. Признание вины подписывать будем?
– Что же это за власть, которую можно подорвать обыкновенной человеческой добротой? – открыто глядя в глаза следователю, спросила она.
Переменившись в лице, он громыхнул кулаком о стол и прикрикнул:
– Вопросы задаю я! Ваше дело отвечать на них! Кому и через кого отправляли посылки в другие города? С какого времени?
– С 1920-го года, – всё так же глядя на него, начала рассказывать Татьяна. – Я оказывала материальную помощь ссыльному духовенству и вообще ссыльным. Помогала заключённым священнослужителям и мирянам, находящимся в томских тюрьмах. В иркутской тюрьме передавала посылки епископу Виктору (Богоявленскому). В нарымской ссылке – священникам Попову и Копылову, епископам Евфимию (Лапину), Антонию (Быстрову), Иоанникию (Сперанскому), Агафангелу (Преображенскому). Помогала и другим заключённым, независимо от причин их ареста.
– Назовите имена попутчиков, с которыми отправляли посылки.
– Фамилии мне неизвестны. В нарымскую ссылку с оказией отправляла в прошлом году двухпудовую посылку для епископа Варсонофия (Вихвелина). Перед Рождеством снова отправляла владыке посылку. Имени человека, который повёз её, тоже не знаю.
– Где и как получали средства для вашей деятельности?
– Собирала по храмам и так, в городе. Кто что даст – кто деньгами, кто вещами или продуктами.
– Обращались за содействием к кому-либо из духовенства?
– Да, обращалась и…
– Имена! – от нетерпения следователь подался в её сторону.
– …и получала везде отказ, – спокойно договорила Татьяна.
– Кто ещё кроме вас собирал средства? – с долей разочарования продолжал следователь.
– Никто. Я не знаю таких людей.
Некоторое время следователь сидел молча.
– Впрочем, вина ваша и без того установлена, – наконец проговорил он. – На этот раз четырьмя месяцами не отделаетесь.
Ей дали подписать протокол допроса и отвели обратно в камеру.
Если следователь хотел её напугать, то у него не получилось. Ещё три года назад, когда тянулись те четыре тюремных месяца, она была готова к смерти и только молила, чтоб скорее настало это время, когда можно будет отдать жизнь за Христову истину. Когда душа, сбросив всё лишнее, земное, налегке помчится к Богу.
«Пусть зло надо мною смеётся…»
Десять дней спустя в недрах томского отдела ОГПУ родился хитроумный вердикт: «…дознанием не представляется возможным добыть необходимые материалы для гласного суда, но виновность… всё же установлена, а посему дознание считать законченным…» Виновность определили такую: вместе с несколькими, также арестованными, священниками Татьяна Гримблит являлась «вдохновительницей тихоновского движения в губернии». Местные чекисты, курировавшие церковную тему, рассчитывали, что «с удалением их из губернии значительно поколеблются устои тихоновской организации». Тогда самозванным обновленческим «архиереям» и попам-раскольникам уже никто и ничто не помешает прибирать под себя православные храмы.