В палате сидели, дожидаясь его, Борис и Бельский.
- Другого случая не представится, - сразу же заявил Щелкалов. - Али земцы, а ли мы... Делиться с ними властью пускай не надеяться.
В сенях заскрипели половицы.
Вошел, тяжело переваливаясь, князь Федор Трубецкой.
- Знамо, как мы, дворовые, за дело ратуем, - подлил князь масла в огонь.
- Борис Федорович, принимай с князем литовское посольство. Этих мы не пустили, - решительно распорядился Богдан.
- Видит Бог... Я против грызни, - вздохнул Борис. - Да, видать, Господу так угодно.
- На том и порешили. Борис с князем Федором Трубецким примут послов Литвы, ну, а если земцы полезут силой - быть кровопролитию.
Андрей Щелкалов и Бельский прямо с Годуновского подворья направились в думу: нынче там предстояла драка. Вчера главный казначей Петр Головин последними словами поносил Богдана:
- Сей сатана метит державой править заместо царя, – и, поворотясь к Мстиславскому, втравливал и того в драку: - Тебе, князь Иван Федорович, ежели Бельский и Борис придут к власти, не видать почета. Они тебя изведут и опозорят всенародно.
Иван Мстиславский на дело глядел выжидаючи.
- Годуниха - бесплодна, который раз брюхо носила, а рожать не может, - распалял Мстиславского Головин. - А у тебя, князь, вона, какая дочка – писаная! Вид истиной
царицы, такой по пригожести другой на Москве нет.
23
- Истинно так, - подтвердил Шереметев. - Да и воля царя Ивана та же была.
Мстиславский, наконец, заявил:
- Бельского из дворца выгнать, нам с ним не сидеть ни в думе, нигде.
Приехав в думу, Бельский и Щелкалов с осторожностью прошли в залу. Дьяк
Андрей Щелкалов глядел пристально на бояр, учуял: требовалась искорка, чтоб вздуть пожар. Не простили ему худородства - в этот день угадал он всю силу затаившейся
вражды.
Казначей Петр Головин, понюхав из золотой табакерки самосаду, кинул в лицо Богдану:
- Тебе власть не давалась за нас дела решать! Ты не вправе за опекунов свое самочинство чинить. Стал уже вотчины дарить!
- Ты думного указу не имеешь! - угрожающе выговорил Мстиславский. - Мы не давали тебе воли чинить без нашего ведома.
- Не распаляйся, князь, Богдану волю дал царь, - заметил великий дьяк Щелкалов. - Про то нам известно.
Андрей Годунов, брат Бориса, щипал, никак не мог ухватить свои едва выросшие татарские усы.
- Богдан на Русь ратует, - встал он на его защиту, но тут же умолк: думцы все теснее стали сдвигаться вокруг Бельского.
Богдан, было, крикнул зычно:
- Я напраслины не потерплю.
Но говорить ему не дали; Мстиславский сзади тряхнул его за воротник кафтана. Бельский дернулся и замолчал.
- Только посмейте к нему притронуться, не суйтесь промеж нас! - стукнув кулаком, крикнул Головин. - Богдан слишком много захотел.
- Хватай его за кафтан! Покуда он не сел, - подтолкнул чей-то клич. - Бить его до смерти.
Кто-то дернул Бельского за кафтан так, что полетели враз медные пуговицы. Богдан взвизгнул и, вскочив на скамью, пихнул кого-то в бороду ногой.
- Сволочи! Прочь лапы, коли не жалко дурных голов.
“Убить!” Клич этот подхлестнул земцев.
Его опять ухватили за кафтан. С великим трудом, отбившись, с ободранным лицом и болтающимся рукавом, Бельский несся изо всех сил по дворцу. Ворвался в царские покои. Федор и свет-Арина сидели на атласных подушечках, грызли орешки на меду. Тут теплилась благостная, заветная тишина.
Бельский весь колотился, в первый миг не мог молвить слова, клацал зубами.
- Едва не убили, государь! - выговорил, наконец, злобно, шипяще.
- Сядь Богдан, - ласково сказал Федор.
- Вели, государь, все ворота Кремля запереть. При твоем батюшке нос боялись казать. А ныне! По Кремлю, как по большой дороге, всякая нечисть серед дня шатается. Ворота запереть, на стены воссоздать стрельцов.
- Вот бы хорошо, Богдан, коли б никакой стражи-то вовсе не было.
Бельский закатил глаза, имея желание пришибить несчастного царька язвительным словом, но побоялся напряженно глядевшей на него Ирины.
- Ты об этом с Борисом речи вел? - спросила она строго.
- Ты же ведаешь царица-матушка, что мы с Борисом Федоровичем заодно. Нешто ты про это не знаешь.
- Я покуда не царица. - И наказала мужу: - Прикажи, Федя, запереть ворота и
стрельцов поставить. Народ баламутят бояре.
24
Федор махнул рукой, что мол, хотите, то и делайте.
Следом за Бельским вошел Борис, деловитый и замкнутый, темные глаза его
блестели умом. По лицу было трудно определить, какие чувства и мысли обуревали его. Борис даже им, близким, не открывался.