- Чтоб сегодня же покинул дворец! - бросил гневно Мстиславский.
Федор, страдая, выговорил:
- Господь с вами. Как приговорите, так и будет.
...Бельский кусал губы - карта его была бита.
Мстиславский, Юрьев, Щелкалов и Безнин в тишине великой вышли из палаты и направились на Красную площадь.
- Как вы и требовали, Бельского царь прогнал! - громогласно объявил Щелкалов.
- Мы што поглядим, брешешь ты, ай нет! - крикнули ему из толпы.
- Мы, брат, на слово-то не шибко верим.
- Истинно так, - подтвердил Безнин! - Не обманываем.
Толпа замолчала, стала, угрюмо редеть.
* * *
31-го мая 1584-го года столица торжественно праздновала коронацию нового царя.
После службы в семейном Благовещенском соборе Федор и его свита отправились в Архангельский собор, оттуда в Успенский. Дорогу от дворца к соборам устилали
дорогие ткани. Вдоль пути следования процессии сплошной стеной стояли дворяне в
26
золотых платьях. Шапку Мономаха перед Федором нес Петр Головин, человек большой храбрости, он не побоялся бросить вызов Богдану Бельскому и добился отставки
могущественного временщика.
Короновали Федора по чину венчания византийских императоров. Коронация шла по давно установившему обычаю в Кремле. Митрополит Дионисий, как отец сыну, увещевал мудрое поучение: любить и почитать братию свою по плоти, бояр и вельмож
жаловать и быть христианином, милостивым царем, языка льстивого не принимать, блюсти обычай.
Набатный гул колоколов плыл над Москвою. На паперти Успенского собора в ожидании царя стояли великие ряды, бояре именитые и славные многими большими делами.
Впереди всех - защитник Пскова Иван Петрович Шуйский. Он спокойно, но твердо глядел на приближающегося кроткого царя. При виде большого боярина лицо Федора сделалось еще ласковее и мягче, он так и просиял.
- Радый тебя видеть, князь, - выговорил кротко царь. - Хорошо ли ты доехал?
- Слава Богу, государь.
- Я про тебя вспоминал и за здравие твое молился.
Стояли, блюдя достоинство, иностранные послы. Умное лицо англичанина Горсея таило хитрую усмешку. Новый царь Федор в его глазах выглядел умалишенным, и он был сильно удивлен, когда тот проходил мимо, внимательно и долго поглядел ему в лицо. Как только царь ступил на порог собора, ударил гулко и звучно, заглушая разнобой мелких колоколов, Иван Великий.
Золотое и серебряное шествие риз и боярских кафтанов сливалось в одну сверкающую, яркую, трепещущую картину. Дионисий в черном, изукрашенном одеянии, медленно и величаво, блистая сединами, воззвал несчастного царя на тронное место.
Он, как отец сына, крестил его.
По щекам Федора вдруг полились слезы. О чем скорбела его душа? По всей видимости, он вспомнил что-то такое злое, что может навеки уязвило его...
Царица, сидевшая на своем месте, не спускавшая глаз с мужа, до смерти испугалась, она сильно боялась, чтобы свет-Феденька не упал. Хоры подняли славящее пение. Гулко, басовито остались голоса в куполах. Многим показалось, что в дверях иконостаса показалась знакомая фигура Ивана Шуйского. Все двери и углы кропили святой водою. Митрополит все так же неторопливо и величаво сел на свое место, продолжая говорить поучительно.
Иван Петрович Шуйский приглядывался к лицам ближних бояр; предчувствие какой-то большой беды продолжало угнетать его сердце. “Опекунский совет регентов неминуемо разругается - тут нужна сильная рука, чтоб примирить враждующих, - думал он. - Но, при сильной руке и сам совет – пустая затея. Чем же все кончится?”.
Князь оглянулся: позади стоял голова Боярской думы Иван Федорович Мстиславский. Старый князь был мрачен. Светлые слова поучения и величавое пение, видать, не доходили до него. Всего можно было теперь ждать. Старик Юрьев чихал и горбился. Все ниже никла его седая голова. Изредка он сотворял знамения, шевелил губами:
- Помилуй, Боже святый...
Годунов косил глаза на старика, и тонкая усмешка трогала его плотно поджатые, злые губы. В нынешнюю зиму старик много хворал. Он, помолясь, скоро сам протянет ноги. Самым же опасным Борис считал князя Ивана Петровича Шуйского, Он оборонил Русь от Батория, удержал в тяжелых сражениях Псков - имя его памятно повсюду. С лица
Шуйского Борис перевел глаза на родовитого Годиминовича – князя Мстиславского. Этот
27
страшен лишь своей опорою на Варшаву. Годиминовичи испокон века искали ее в католических державах. Борис знал от верных людей, что три дня назад был сбор на дому