Дмитрием титула цесаря. Пусть он утешится, раз ему так хочется. Римской церкви выгоден мир между Польшей и Московией.
- Я такого титула за ним не признаю. Он - самозванец, - резко взмахнув рукою, ответил король. - Пусть не старается не только ваш кардинал Боргезе, но и сам папа, я остаюсь непреклонным. Он слишком много захотел.
- Союз Польши с Москвою больше нужен вашему величеству, чем его первосвященству, ибо вам известно, что Лжедмитрий хочет воевать против татар, а также против турок. Он надеется на союз Москвы, Польши и империи.
- Поляки никогда не будут в дружбе с немцами, - бросил раздраженный Сигизмунд. - На такой союз дам согласие, если поклянутся в дружбе ко мне все имперские князья. А так как я знаю, что немцы на это не пойдут, то и нечего говорить о союзе империй. Самозванец меня обманул насчет Густава, теперь обманул насчет Северных земель. Обманул он и папу, жена-католичка торчит в русских церквях, а наших храмов он и не думает строить. Папа ничего не видит, а я вижу дальше его. Это хитрый малый, но он не
310
перехитрит меня. Он клялся помогать мне, получить украденный шведский престол. Чего же стоят его заверения? Мне известно, что человек этот Лжедмитрий, долго не просидит на троне. Вместо Северной земли, которую нам сулил, предлагает деньги. Этот человек
явно обманул нас. Он не получит не только титула цесаря непобедимого, но и князя.
- Как бы то ни было, ваше величество, его преосвященство надеется, что вы установите союз с Московиею. В общих наших интересах.
- Завтрашний день покажет, - сказал король, и дал знак окончания аудиенции.
Правление Лжедмитрия не принесло народу перемен к лучшему; столичный посад был снова охвачен брожением. Действуя в интересах дворян, Лжедмитрий был далек от мысли о восстановлении прав крестьянского выхода в Юрьев день. В годы голодные немало крестьян искали спасения на плодородных степных окраинах. При Лжедмитрии дума разработала закон, определяющий судьбы беглецов. Те, кто бежал в дальние места от нужды и бедности, получили разрешение на возвращение к старым земледельцам. Закон не предусматривал освобождение беглых, он лишь закреплял их во крестьянстве, либо в холопстве, за новыми земледельцами. Речь шла об уступках не крепостным крестьянам, а состоятельным дворянам преимущественно южных уездов, которые успели привлечь на свои земли чужих крестьян. Так закон Лжедмитрия подтвердил старые постановления о пятилетнем сроке сыска беглых крестьян. Появление самозванца на троне не изменило крепостнического характера государства.
В то время как в Москве происходили брачные торжества и велись переговоры о великих предприятиях на юго-восточных границах государства, обнаружилось явление, которое показывало опасное состояние государственного организма, показывало, что рана открылась, и дурные соки начали прилипать к ней. При жизни первого самозванца явился второй. Терские казаки хотели подобно своим соображениям жить за счет соседей: сперва они хотели идти на реку Куру и грабить турецкие области, а в случае неудач предложить свои услуги персидскому шаху. Но скоро кто-то их надоумил, что гораздо выгоднее под знаменем самозванца пустошить Московское государство и получить такую же честь, какую донцы и черкасцы получили от Лжедмитрия.
Триста из самых удалых терских казаков под начальством атамана Федора Будырина условились выставить искателя престола и стали разглашать, что в 1592-ом году царица Ирина родила сына Петра, которого Годунов подменил девочкою Феодосией, скоро после того умершею. Выдумали это беглые из московских боярских послуживцев-холопов. Выбор пал на двух молодых казаков: астраханца Дмитрия и муромского Илью. Дмитрий отговорился тем, что никогда не бывал в Москве, не знает и тамошних дел и
царских обычаев. Илейка жил там в прислуге у подьячего несколько месяцев и как “бывалому” столичному жителю ему пришлось взять на себя роль царевича.
Илья был побочный сын муромского жителя Ивана Коровина. По смерти отца и матери его взял нижегородский купец Грозильников в сидельцы, и сидел он в лавке с яблоками, да с горшками. Оставаясь три года в этой должности, Илья имел случай съездить в Москву, где прожил пять месяцев. Отойдя от Грозильникова, нанимался он у разных торговых людей, потом попал к казакам и ходил с судами по Волге, Каме и Вятке. В 1603-ем году он явился уже при войске, ходившем в Тарки. Здесь перешел от казаков в стрельцы, а по возвращении из похода в Терский город вступил в услужение к Григорию Елагину, у которого и зимовал. Летом 1604-го года приехал в Астрахань, где опять вступил в казаки и отправился на Терек в отряде головы Афанасия Андреева.