Казачка подошла к большому деревенскому столу, налила из глиняной посуды в глубокую кружку молоко, отрезала кусок черного хлеба, поднесла все больному в постель. Андрей не отказался от еды, небольшими глотками выпил молоко, прожевал хлеб.
С каждым днем Андрею становилось все лучше и лучше, его молодой организм ускорял выздоровление. Однако казачка продолжала находиться при нем. Андрей не спрашивал ее, зачем она так много времени тратит на него, у них получался разговор, казачка умела интересно все рассказывать, особенно о своей жизни. Она уже давно рассказала ему про себя, что несколько лет назад ее постигло горе, одновременно она лишилась родственников и мужа, все умерли в недельный срок, выжила только она, соседи говорят, случайно Бог ее пожалел. С покойным мужем детьми они обзавестись не успели: хозяйство у нее немалое, три лошади, две коровы, а мелкого скота и того больше.
Андрей стал выздоравливать, мог уже помогать хозяйке в домашней работе. Казачка здорово еще не разрешала ему усердствовать.
- Ради Бога успокойся! Ты еще слаб! - отвечала она на его предложения о помощи. - Побереги себя, успеешь еще наработаться, у нас еще вся жизнь впереди.
* * *
Марина с трудом достояла заутреню в Благовещенском. Гнала злые мысли: так бы порубила и сожгла все иконы. Возвращаясь из собора, на лестнице встретила отца, тот только что вышел от самозванца и был сильно напуган.
- Мы сидим на пороховой бочке, - прошептал пан Мнишек, - нынешней ночью дом Вишневецкого осадила толпа дикарей. Там их было больше 400. Матка Бозка, что с нами будет?
Марина, не дослушав отца, скоро вошла в кабинет мужа. Лжедмитрий внимательно просматривал челобитные. Она заговорила с ним по-польски:
- Больше ни в одной церкви не будет моей ноги! - Марина смахнула со стола бронзовую чернильницу.
Самозванец, оторвавшись от дел, продолжал находиться в состоянии опьянения,
313
заворожено смотрел на мозглявую шляхтянку, которая, к слову сказать, не шла в сравнение с зело пышными московскими красавицами-боярынями. Но таковы никому неведомые пути любви, бывает, что и сама Венера Милосская готова помирать за сатану.
Вспыхнув, он хотел, было, обнять ее, но она костяшками сухих пальцев ткнула его под ребро. Он мигом отрезвел.
- Отец верно говорит - на Москве нужно строить католические храмы. Ты
нарушаешь клятву, которую дал королю.
- Мой титул выше Сигизмундова. А в католиков русских не переделать. И вот еще что... Ты, будь добра, скрывай свое католичество.
- Я, царица, должна скрывать свою веру? Да ты в своем уме?! - возмутилась она.
Углы губ самозванца отвердели: перед нею уже стоял не опьяненный ее чарами дурачок, а твердый и волевой муж - царь московский.
- Можешь поклоняться своей вере тайком, но ходи прилюдно в храмы, исполняй все обряды православные, блюди посты и, Боже упаси, не показывай никому, что у тебя на шее католический крест!
- Но это невозможно! - холодно и возмущенно проговорила Марина.
- Иначе погубишь и себя, и меня.
- Да как посмеют меня, царицу, приневолить?
Вчера ты была не царского рода, и не забывай, что ты не в Самборе, а в Москве, - напомнил ей Лжедмитрий. - Делай так, как велю я.
- Но в Польше ты говорил другое! - напомнила ему шляхтянка каким-то вызывающим голосом.
- Польша Москве не указ. Тут свои порядки. Пускай не гневит Сигизмунд меня. Он до сих пор не дает титула.
Ночью были стычки на берегах Неглинки. Поляки схватились со стрельцами. Трем полякам проломили головы. Басманов об этом сообщил царю, кроме того, добавил:
- Еще этот инок, Варлаам, шляется по посадам - лает, государь, тебя: дескать, ходил вместе с тобой в черной ризе в Чудовом. Что с ним делать?
- Отправь. - Самозванец со спокойной невозмутимой улыбкой пожурил его - тебе мерещатся ужасы, Петр Федорович! Ты стал трусливым.
… Мнишек тоже, узнав подробности минувшей ночи, поспешил к зятю. Самборский воевода был сильно напуган.
- Беда, государь! Москали отказались продавать нам порох.
Лжедмитрий оставался спокойным.
- Похоже, что шляхта показывает себя трусами. Разве вы тоже боитесь, велите расставить по распутням стрелецкую стражу? Теперь же я занят челобитными, а еще надо готовить указ.
Все дивились: откуда у самозванца столько ума? Сразу после восшествия на престол он провел в думе два важных приговора.
В одном значилось: “Если дети боярские, приказные люди, гости и торговые всякие люди станут брать на людей кабалы, а в кабалах напишут, что занял у него да у сына его деньги и кабалу им на себя даст, то этих кабал отцу с сыном писать и в книги записывать не велеть, а велеть писать кабалы порознь, отцу особая кабала и сыну особая, сыну же с отцом, брату с братом, дяде с племянником кабал писать и в книги записывать не велеть. Если же отец с сыном или брат с братом станут по служилым кабалам на ком-нибудь холопства искать, то этим истцам отказывать, а тех людей, на кого они кабалу положат, освободить на волю”.