Многочисленное посадское население годом раньше свергло Годунова-младшего ради Лжедмитрия, теперь угрожало посаженному царю. Через неделю после царской свадьбы в Москве произошло крупное народное волнение. Солдаты из отряда Вишневецкого избили посадского человека и скрылись за воротами; народ осадил двор и потребовал от Вишневецкого выдачи виновного. К ночи возле двора собралось до четырех тысяч человек, посадские грозили разнести хоромы в щепки и разошлись под утро. Народное волнение застало Лжедмитрия врасплох. Он удвоил караулы в Кремле и поднял по тревоге несколько тысяч стрельцов. Польские роты тоже бодрствовали всю ночь, не выпуская из рук оружие. Время от времени они палили в воздух, надеясь удержать москвичей от выступления. На второй день в Москве воцарилась зловещая тишина, народ укрылся в домах; железными ставнями закрыли окна лавок. Поляки ходили по городу, спрашивали свинец и порох; им ничего не продавали.
- Все вышло, - отвечали купцы, - а скоро будет так, что всем вам хватит.
В город вошли холопы – люди Шуйского и Куракина.
В полдень во дворец царя явился еще один обличитель Лжедмитрия, дьяк Тимофей Осипов, и перед всеми начал говорить Дмитрию:
- Ты и воистину Гришка Отрепьев, расстрига, а не цесарь непобедимый, не царев сын Дмитрий, по греху раб и еретик.
Дьяка пытали в присутствии Басманова. Осипов понимал, что выбраться живым из застенка ему не удастся, и проявил редкую стойкость. Подвешенный на дыбе, он не переставал твердить, что на троне сидит проклятый Гришка Отрепьев. Осипова казнили.
Самозванец получал предостережения со всех сторон: немцы-наемники подбрасывали в его покои письма. Наконец, во дворец явился Юрий Мнишек со множеством доносов в руках. На все это царь отвечал, что среди его народа никто не имеет, что сказать против государя, а если бы он, царь, заметил, то в его власти “и всех в один день лишить жизни”. Самонадеянность самозванца не могла скрыть от окружающих его подлинных чувств. Лжедмитрий предполагал о существовании заговора, но не подозревал, что в предательстве замешаны его любимцы, которые бессовестно
пресмыкались у его ног, он находился в положении загнанного зверя. Заговорщики следили за каждым шагом самозванца, и каждое его распоряжение обращали против него самого. Между состоявшими в заговоре Шуйским, вместе с ним князем Василием Васильевичем Голицыным и Иваном Семеновичем Куракиным и многими чиновниками городскими еще до Дмитриевой свадьбы было улажено, что для сохранения единства между собою, необходимого в таком деле, бояре положили, прежде всего, убить расстригу, а кто после него будет из них царем, тот не должен никому мстить за прежние досады, и по общему совету “управлять российским царством”.
Условившись со знатными заговорщиками, Шуйский стал подбирать других из
316
народа, успел привлечь на свою сторону восемнадцатитысячный отряд новгородского и псковского войска, стоявшего подле Москвы и предназначенного к походу на Крым; быть может, тут помогла давняя связь новгородцев с Шуйским.
Ночью с 13-го на 14-ое мая 1606-го года собравшимся к князю Василию боярам, купцам, сотникам и пятидесятникам из полков (короткое предрассветное затишье между пирами) Шуйский объявил о страшной опасности, которая грозит Москве от царя,
преданного полякам. Прямо открылся, что самозванца признали в свое время “истинным” Дмитрием только для того, чтобы освободиться от Годунова, думали, что такой умный и храбрый молодой человек будет защитником веры православной и старых обычаев, но вместо того царь любит только иноземцев, презирает святую веру, оскверняет храмы Божии, выгоняет священников из домов, которые отдает иноверцам; наконец, женился на польке поганой.
- Если мы, - продолжал Шуйский, - заранее о себе не помыслим, то еще хуже будет. Я для спасения православной веры опять готов на все, лишь бы вы помогли мне усердно. Каждый старик должен объявить своей сотне, что царь самозванец и умышляет с поляками зло над нами. Пусть ратные люди советуются с гражданами, как промышлять делом в таком случае. Если будут все заодно, то бояться нечего: за нас будет несколько сот тысяч, за него пять тысяч поляков, которые живут не в сборе, а в разных местах.
Заговорщики не надеялись, что большинство будет за них, и потому условились по первому набату броситься во дворец с криком: “Поляки бьют государя!”, окружить Лжедмитрия, как будто бы для защиты и убить его. Положено было ворваться в то же время в дома поляков, отмеченные накануне русскими буквами, и перебить ненавистных гостей; немцев положено не трогать, потому что знали равнодушие этих честных наемников, которые храбро сражались за Годунова, верны Дмитрию до его смерти, а потом будут также верны новому царю из бояр.