318
Находились заговорщики в доме Василия Шуйского за плотно завешанными окнами. Бояре, дворяне, сотники и тысячники из полков сидели собранными
по-походному. Сам Василий Иванович под кафтан надел кольчугу. Все сидели молча,
ожидая известия о движении восемнадцатитысячного отряда псковского и новгородского войска, которых Шуйскому удалось перетянуть на свою сторону. Тяжелое молчание затягивалось... Василий Иванович чувствовал, что настала решительная минута, надо
ободрить заговорщиков. Поднявшись с ковровой лавки, одернул кафтан, напористо заговорил:
- Я опять готов на все. Вижу, здесь нет трусов и тех, кому недорога наша вера в России. Каждый сотник должен объявить, что царь не царь, а самозванец, еретик, расстрига, продался латинству и умышляет со шляхтой погубить Русь. Если мы станем дружно, плечо к плечу, то побьем панов и удавим расстригу. У них всего пять тысяч трусливого сброда. На нас глядит Русь - так не пожалеем за нее “живота своего”.
- За самозванца один продажный Басманов, - сказал после молчания Василий Голицын.
- Не трусьте, бояре! - Иван Куракин, тоже в поддетой под одеждой кольчуге, пристукнул кулаком по столу. - Удавим его без хлопот.
- Опасно… под боярским сыном Григорием Валуевым скрипнула лавка. - Можа кликнем народу, что ляхи бьют царя? А мы идем его защищать.
Иван Голицын сейчас же подтвердил:
- Пожалуй, так будет надежнее.
- Что ж, то правда, - сказал один из тысяцких.
- А что, кажись? дельно? - Василий Васильевич повернулся к Шуйскому: - А, князь?
- Дельно, - согласился Шуйский.
- Сразу и громить дома шляхтичей, кои мы пометили русскими буквами. Ни едину собаку живыми не выпускать, - сказал Татищев.
* * *
Наступил день 17-го мая 1606-го года, по обыкновению Лжедмитрий поднялся на заре, Басманов во внутренних покоях доложил, что ночь прошла спокойно. На Красном крыльце государя поджидал дьяк Афанасий Власьев. Поговорив с ним, Лжедмитрий ушел в покои, не заметив ничего подозрительного.
Около четырех часов утра ударил колокол сперва на Ильинке, затем у Ильи Пророка, на Новгородском дворце и, наконец, заговорили разом все колокола московские.
Толпа народа и с ними преступники, освобожденные из темниц, все вооруженные, чем попало, хлынули на Красную площадь, а там уже сидели на конях главные руководители заговора - Шуйский, Голицын и Татищев, бояре и дворяне числом до двухсот человек, все в полном вооружении. Многие на тревогу выбегали из домов и те,
которые не знали о заговоре. На вопросы о причине смятения им отвечали, как было условлено:
- Литва бьет бояр, хочет убить царя, идите бить Литву.
Для бояр было важно поскорее без объяснений кончить дело с Дмитрием внутри Кремля и дворца, среди участников заговора, без многочисленных свидетелей. И вот Шуйский, освободившись такою хитростью от народной толпы, не дожидаясь, пока еще больше народа соберется на площади, в сопровождении одних приближенных заговорщиков въехал в Кремль через Спасские ворота, держа в одной руке крест, в другой
319
меч. Подъехав к Успенскому собору, он сошел с лошади, приложился к образу Владимирской Богородицы и сказал окружающим:
- Во имя Божье идете на злого еретика.
Толпы двинулись к дворцу.
Бояре приурочили свои действия к моменту, когда во дворце происходила смена караула. Командир первой роты Яков Маржерет был “болен” и не явился во дворец, он
давно уже примкнул к заговорщикам и по решению бояр приказал отвести от царских покоев внешнюю охрану. Во внутренних помещениях оставалось не более 30 гвардейцев.
Стрельцы, караулившие Спасские ворота, знали в лицо Василия Шуйского и Голицына. Они не высказали тревоги при их появлении. По команде Шуйского заговорщики, которые находились с ним, напали на стрельцов, что застало их врасплох, и они бежали, не оказав сопротивления. Завладев воротами, Шуйский велел бить в колокола.
Услышав набат, Лжедмитрий послал Басманова узнать о причинах смятения.
- Выйди и посмотри, что там.
Встреченные им бояре отвечали, что они сами не знают, но, вероятно, где-то случился пожар. Басманов скоро возвратился и доложил:
- Кто ж его знает. Бузят, государь, не станут они идти против сына Грозного.