Подули сильные ветры, нежданно грянул мороз, державшийся целую неделю. На полях померзли хлеба, посохли травы и листья на деревьях.
- Это, Гришкино чернокнижество! - сказали попы. - Морозы стоят благодаря волшебству расстриги!
Скверная женка кричала по городу:
- Будете жить, ни серо, ни бело.
Народ смутился:
- Что будет? Что будет?
Испуганные люди объясняли беду вмешательством сверхъестественных сил. Оборотень давал о себе знать с того света, наколдовал похолодание.
Марина продолжала оставаться во дворце до среды будущей недели, к ней приставили стражу. Шуйский был внимателен к ней. Зная, что она не любит московского кушанья, приказал носить ей кушанья от отца: ее собственный повар был умерщвлен в день расправы с Дмитрием и поляками.
В среду к ней пришли знатные московские люди.
- Муж твой Гришка Отрепьев, вор и изменник, обманул нас всех, назвавшись
324
Дмитрием, - сказали они, - ты знала, тебе ведомо было, что он вор, а не прямой царевич. Теперь за это отдай и вороти все, что тебе вор в Польшу пересылал и на Москве давал.
Казалось, у нее не было рта - так крепко она его сжала, что поблекли сухие губы.
- Вот, - она указала им на свои драгоценности, - ожерелья мои, камни, цепи, браслеты, жемчуг, все возьмите. Я готова заплатить и за то, что проела с моими людьми, - еле вытянула она из себя.
- Мы за проесть ничего не берем, - сказали бояре, - но вороти нам те пятьдесят пять тысяч, что вор переслал тебе в Польшу, и мы решим, что с тобой, отцом твоим и вашими людьми дальше делать.
- Оставьте мне только ночное платье, в чем бы я могла уйти к отцу. Я истратила на путешествие сюда не только то, что мне присылали, но еще много своего, чтоб честнее было вашему царю и вашему государству. У меня более ничего нет. Отпустите меня на свободу с отцом, мы вышлем вам все, что требуется.
В то время у Мнишека забрали 10 тысяч рублей, кареты, лошадей и вино, которое он привез с собою.
Марину, обобранную дочиста, отослали к отцу, а на другой день прислали ей, как будто на посмеяние, пустые сундуки. К отцу и дочери приставили стражу.
И так недавнее царственное величие, радость родных, поклонение подданных, пышность двора, богатство нарядов, надежды тщеславия – все исчезло! Из венчанной повелительницы народа, так недавно еще встречавшего ее восторгом, она стала невольницею. Честное имя супруги всякого монарха заменилось позорным именем вдовы обманщика, соучастницы его преступлений.
Сильный шум доносился из-за Кремля. Дул ветер, народ кричал и бранился; потешный гуляй-город продвигался со скрипом, громыхая листовою медью – то по совету попов везли тело Лжедмитрия на урочище Котлы; там меж курганов сожгли его, пепел забили в пушку, и гром развеял его по ветру.
Однако слухи новые пошли по Москве, что царь Дмитрий не убит, и что на Красной площади то не его было тело, а человека какого-то другого, со лбом оголенным, с перьями косматыми, а Дмитрий имел тело умеренное, и персы имел не поросшие для малых своих лет. Царь Дмитрий куда-то пропал, и с ним того ж дня пропал боярин знатный Михайло Молчанов. Кроме того, в Москве были листы прибиты на воротах боярских, как будто бы от самого Дмитрия, где он давал знать, что он ушел, и Бог его от изменников спас. Притом пропала турецкая лошадь царская, называемая Дьявол, все это говорит о том, что на ней царь скрылся.
Нашлись и “свидетели” в том, что царь не убит. Первым из таких был некий Круширский, слуга пана Мартина Стадницкого. Он своею верою, честью и совестью клялся, что видел, как царь на своей лошади со своими боярами в день заговора убегал из Кремля.
* * *
Утихла Москва, успокоилась. На торгу ни криков, ни брани, лишь ярыжники у кабаков нет-нет и заведут свою пьяную катавасию.
К утрене и к вечерне в церкви набивается битком, перебесившись, вспомнили о Боге. Молятся, отмаливают грехи.
В семье Ситских очередное горе. Тщетны были все усилия Прокофия Петровича, чтобы, что-нибудь узнать о пропавшем старшем сыне Андрее, а теперь, что будет со
средним сыном Григорием, который служил проклятому царю Дмитрию.
325
После убийства Лжедмитрия шли аресты дворни его, со дня на день ждали в семье Ситских, что придут за Григорием. Спасение видели только в милости Шуйского, хорошо