– Травы тут не помогут, – мягко сказала Василиса, – но я буду молиться за тебя от всей души.
Когда она вышла из дома, чтобы ехать в обратный путь, имам последовал за ней.
– Вы будете молиться за женщину другой веры? – с изумлением спросил он, довольно свободно выражая свои мысли по-русски.
– Господь один, – уверенно отвечала Василиса, – и он любит все свои создания.
Изумление во взгляде священника сменилось уважением:
– У вас чистое сердце, – сказал он, – и я не удивлюсь, если Аллах исполнит вашу молитву.
Они медленно ступали бок о бок по дорожке, направляясь к выходу из сада.
– Ваш муж сейчас воюет с турками в Бессарабии? – спросил священник.
Василиса кивнула.
– Мне кажется, я знаю, кто он, – продолжал имам. – Много лет назад я был знаком с одним русским офицером. Из уважения к нашему народу он решил овладеть татарским языком, и я стал его учителем.
Василиса замерла на месте.
– Во время наших встреч он рассказывал мне о своей невесте; по его словам, она была превосходной целительницей. Не вы ли это? О вас ведь идет молва.
– Это я, – с трудом выговорила женщина.
– Вот как? – заметно обрадовался священник. – Тогда передайте мужу в письме – ведь вы наверняка ему пишете? – поклон от имама Дениза. И уверьте его в том, что я храню наилучшие воспоминания о наших встречах! А когда он вернется…
Имам вдруг заметил в глазах Василисы слезы.
– Простите! – смешался он. – Возможно, я не понял… Тот, о ком мы говорим, жив?
– Да, – ответила женщина, быстро вытирая глаза, – он жив и здоров, только…
– Вы очень волнуетесь за него, – понимающе кивнул имам. – Любая волновалась бы на вашем месте. А вот господину офицеру тревожиться не о чем! – с улыбкой добавил он. – Я уверен, что ваши молитвы и в дальнейшем сохранят ему жизнь.
На обратном пути и Василиса, и татарин, правивший лошадью, безрадостно молчали. Муж родильницы – оттого, что лишился надежды на ее исцеление, а Василису угнетали овладевшие ею после беседы с имамом воспоминания. И лишь когда они были на полпути меж Учкуем и Севастополем оба взглянули друг на друга и обменялись несколькими встревоженными словами: к тому времени облачное с самого утра небо стало сумрачно-грозовым.
Татарин подстегнул лошадь, и та побежала рысцой, но гроза собиралась над их головами невероятно быстро. Глядя на то, как неуклонно меркнет дневной свет и мрачнеет небо, Василиса с удивлением приметила, что облака принимают форму крепости со множеством башен, и заворожено наблюдала за вырастающей прямо на ее глазах цитаделью. Вероятно, именно оттого первый удар грома прозвучал для нее в точности, как залп артиллерийского орудия.
Ливень еще не начался, но татарин, сознавая, что в запасе у них считанные минуты, направил лошадь к ближайшей купе деревьев и привязал под густыми ветвями. Однако, находя сие укрытие недостаточным, он полез пережидать грозу под телегу, призывая Василису следовать его примеру. Женщина сошла на землю, но медлила к нему присоединяться, не отрывая глаз от неба. Ею властно овладевало тягостное предчувствие, столь же мучительное, как и в прошлом сентябре, когда она услыхала о начале новой кампании. Многобашенная крепость в воздухе надвигалась прямо на нее и грозила испепелить своим огнем. Молнии вспыхивали все чаще, а гром звучал все ближе и более устрашающе.
«Что же это? – вдруг мелькнуло у Василисы в мыслях. – Опять до меня война добралась?»
Очередная молния, соединившая небо и землю, была прекрасна, как только может быть прекрасна стихия. Она казалась необычайно яркой на фоне чугунно-черных облаков. Ее белизна полыхнула у Василисы перед глазами, а вот грома она уже не услышала. Белый свет продолжал слепить ее, а тело колыхалось, как объятое волнами, и когда женщина вновь обрела способность видеть, то увидела совсем не то, что окружало ее мгновения назад…
Она стояла по пояс в воде, и волны, одна разъяренней другой, надвигались на нее, как полки, бегущие в атаку. Страх терзал ее, но каким-то чудом ей удавалось устоять на ногах в сем неравном поединке, а прибой с ревом прокатывался дальше, обрушиваясь на берег за ее спиной. Впору было выбираться из бурлящей полосы, но странное предчувствие удерживало женщину в воде, не давая отступить на безопасную землю.