А житье у нее тем временем становилось все труднее. От сильного голода, правда, спасали грибы, что действительно водились в здешних лесах, и то, что (спасибо офицершам!) можно было сварить из них супчик в котелке. Но грибы попадались отнюдь не так часто, как в родных ее краях, и приходилось растягивать супчик на целый день, а то и на два. Сушить же про запас и вовсе ничего не удавалось. А ведь, судя по тому, каким роскошно-ярким стал пурпурно-ало-золотой лесной наряд, осень находилась на самом пике, и тепло должно было вскоре сойти на нет. Да оно уже и сходило: горы не прогревались за день, как раньше, камень остывал сразу после заката, и холодная сырость тут же дерзко вползала в пещерку. На рассвете же становилось и вовсе невмоготу – леденели руки и ступни ног – и девушка просыпалась, дрожа, и не зная, как ей закутаться в тулуп, чтобы никакая часть тела из него не высовывалась. Но не было такого способа. За ночь, измученная холодом, не успевала выспаться Василиса, и укладывалась прикорнуть еще и днем; чем облегчала себе, к тому же муки голода, отпускавшие во сне.
Но какие бы лишения не терпело тело, душа ее светилась предчувствием. Радостно ей было и просыпаться, и засыпать, веря, что офицер непременно придет. Не сегодня, так завтра.
XVII
«…Он пробудил меня от сна, и не могла я более стяжать мир в душе и покой в мыслях…»
В тот день, прикорнув, как обычно, после полудня, увидела Василиса сон. Во сне покойный ее батюшка указывал ей на что-то у нее за спиной, а она, как ни оборачивалась, никак не могла уразуметь, на что ей смотреть надобно. Но так настойчиво протягивал он руку с указующим перстом, и столь тревожным было у него лицо, что проснулась девушка от беспокойства.
Проснулась и обмерла. Сидел офицер, ею так ожидаемый, у нее в ногах и, должно, уже некоторое время смотрел на нее спящую. В единый миг слетели с девушки остатки сонливости, и Василиса рывком села на постели.
– Здорово ночевала, красавица? – с извечной своей улыбкой приветствовал ее офицер.
– Слава Богу! – растерянно отвечала Василиса, тихо ужасаясь тому, что вся ее заботливо приготовленная нарядная одежда так и останется ненадетой.
– А я уж думал, ты, как медведь, в спячку впала до лучших времен.
– Ближе к зиме, может, и впаду, – смущенно рассмеялась девушка.
– Зима тут не долгая, но и не легкая, – поведал офицер. – Снег выпадает редко, но сыро так, что до костей пробирает. До Рождества еще ничего – море тепло отдает, а в генваре уже спасу нет – не согреешься. Без провизии, да дров, да должного обмундирования… – он покачал головой, испытующе глядя на нее.
Василиса понимала, к чему он клонит, но молчала, приглаживая спутанные волосы.
– Ну, раз ты по-медвежьи жить надумала, – перевел офицер беседу в другое русло, – отведай, вот еды медвежьей!
Он протянул ей деревянный туесок, наполненный медом. Да не просто медом – залиты им были орехи. Доставая ложку и торопливо пробуя угощение, Василиса вдруг подумала: а ведь и глаза у офицера точно такие же, что и привезенное им лакомство – цвета гречишного меда, каре-золотые. И такая же сладость глядеть в них, что и пробовать мед на вкус.
Пересилив желание съесть весь туесок в один присест, Василиса отставила подарок в сторону, с достоинством поблагодарила. Офицер пристально смотрел на нее, и взглядом ласкал, точно солнце, но и жег, как оно.
– Глаза у тебя, как агат на срезе, – произнес он вдруг.
Василиса вздрогнула: в одночасье подумали они об одном и том же – о глазах друг друга.
– Камень есть такой, дымчато-серый, – пояснил офицер. – Не была б ты отшельницей, – добавил он лукаво, – можно было бы серьги тебе подобрать из него – сразу глаза бы заиграли.
Василиса и вовсе смутилась: никогда доселе не говорил ей никто и ничего о том, какова она с виду. У отца это было не в характере, тетка к старшей племяннице относилась равнодушно – не ругала, но и не нахваливала. С сестрой не была она близка, равно как и с другими деревенскими девками, а парни ее не жаловали. Муж, понятное дело, ничего к ней не питал, какие тут ласковые слова!
– Может, вернешься к людям-то? – продолжал офицер. – С ними, конечно, хлопотнее, чем одной, зато занимательней.