– Да хлопот я не боюсь, – пробормотала девушка.
– Так за чем же дело стало?
– Кем я буду-то среди людей, ваше благородие? – спросила Василиса скорее у самой себя, чем у офицера.
– Ну… при мне жить будешь.
– А вам я зачем?
Офицер явно забавлялся их разговором.
– А совета у тебя буду спрашивать… духовного. Опять же, о прошлом моем или будущем что-нибудь расскажешь.
– Так для того и цыганку можно позвать.
– Вот не поверишь – на всю Тавриду ни единой цыганки! Хоть в Валахию возвращайся – там табор на таборе. Да и потом: одно дело цыганке ручку золотить, а другое – со старицей беседовать.
– В прошлый раз вы нашей беседой недовольны остались, – тихо напомнила Василиса.
Но офицер как будто не хотел вспоминать своего недовольства:
– Ты в прошлый раз про пулю что-то говорила, – сказал он, – от нее, мол, не уберечься. Растолкуй, что в виду-то имела? Что сразят меня в бою?
На вид офицер был по-прежнему насмешлив и невозмутим, но Василиса поняла, что именно за этим он и приехал вновь: узнать, останется ли жив. Прежде, чем ответить, поглядела она ему прямо в глаза (он не отвел взгляда) и ощутила столь мощную, сокрушительную жизненную силу, от него исходящую, что преисполнилась уважения и восхищения. И, готовясь говорить, ответ уже знала твердо:
– Вы изо всех своих сражений победителем выйдете, ваше благородие, – сказала она. – И смерть от вас отступаться будет, пока вы сами от жизни не устанете, – добавила с невесть откуда взявшейся уверенностью.
У офицера зажглись глаза, едва скрывал он переполнявшее его ликование:
– Вот как? Ну, спасибо, пустынница!
– Бога благодарите, не меня. Одарил он вас превыше других.
Офицер поднялся во весь рост и прошелся взад и вперед. Была б его воля – взлетел бы!
– Нет, теперь я тебя здесь ни за что не оставлю, – объявил он вроде бы шутя, но непреклонная решимость проступала сквозь шутку.
Василиса покачала головой:
– Жить при вас велика мне честь! Другим женщинам сие предложите. Или на всю Тавриду ни одной такой не сыскать?
– Я не то имел в виду, – нахмурился от ее несговорчивости офицер. – Не при мне, а при армии нашей, среди своих, православных, а не одна, как перст на этой горе с магометанами по соседству.
– Я про тех магометан ни единого дурного слова сказать не могу! – взволнованно воскликнула Василиса. – А чего от своих ждать… – не договорив, она отвернулась.
– Так ведь ты под моим присмотром будешь, – настаивал офицер. – Никто тебя не тронет, уж за это ручаюсь!
Василиса молчала, размышляя. Желание вернуться в мир с его страстями и невзгодами налетело на нее, как ветер перед дождем, подхватило душу и закружило. Офицер наверняка почувствовал ее состояние, потому что тут же воодушевленно приказал:
– Собирайся, тут недалече!
Василиса посмотрела на клонящееся к закату солнце:
– Сегодня, небось, не дойду, лучше завтра с утра. Вы мне дорогу укажите, ваше благородие.
Офицер рассмеялся:
– Что это ты придумала – пешком ноги бить! На моего коня сядешь позади меня – вместе и доедем.
– И как же на меня люди после этого посмотрят? – задалась вопросом Василиса. – Скажут: «Привез наш генерал себе зазнобу – ночи коротать».
Она серьезно повысила офицера в чине, и он не стал обрушиваться на нее за все новое и новое сопротивление своим желаниям.
– Ладно, найду какой-нибудь способ с почетом тебя доставить, – сказал он. – Только не передумай, слышишь?
Василиса покачала головой, со счастливым страхом ощущая, как ветер, ворвавшийся в душу, играет ею в свое удовольствие.
И позже, с душевным смятением наблюдая, как все дальше и дальше от горы уносит офицера его буланый конь, чувствовала девушка: не вернется он – и пропала она с тоски. А вернется – тоже пропала. И как теперь дальше жить прикажете?
XVIII
«…В нем одном заключила я свою жизнь, за что, уж тогда сознавала, понесу расплату …»
Объявился офицер не на следующее утро, а лишь через день. И передать нельзя, как истомилась Василиса за этот срок; успела духом пасть и снова воскреснуть. Однако на сей раз, поднявшись в гору, застал ее офицер наряженной, с гладко причесанными волосами и туго заплетенными косами, перевязанными кружевом и переброшенными на грудь. И засмотрелся так, что даже поклониться забыл.
– Так вот ты какая на самом деле! – сказал он, не скрывая, что любуется ее видом.
Василиса опустила глаза.
– Жаль одежду сменить придется! – продолжал офицер. – Верхом поедешь, в сарафане сие затруднительно будет.
Он протянул ей сверток: