Он сделал шаг в сторону (пламя в голове бушевало, не унимаясь), но женщина вдруг упала на колени и обняла его ноги. Он попытался выпростать их, но был скован ее объятьями. А от моря уже доносился свежий ветерок, обещавший облегчение, и он застонал с ненавистью к этой вцепившейся в него девице. Ярость и боль переполняли его и, невесть каким образом освободившись, он поспешно зашагал к обрыву. Пустынница – он это чувствовал – бежала сзади, но не поспевала за ним.
Он замер на краю невысокой скалы, отыскивая взглядом место, откуда удобнее было бы спуститься к морю. Ага, вот оно! Обрыв снижается слева, переходя в крупные валуны, меж которыми плещется хрустальная вода, не скрывая ни бурых водорослей, ни мелких рыбешек, ни радостно-ярких камушков на дне. Эта вода оборвет его мучения! Да, непременно оборвет: зальет она пламя внутри головы, зальет и боль – все зальет и подарит ему прохладный, ничем не нарушаемый покой.
Со взлетевшим от радости сердцем он тронулся в сторону спуска, но проклятая пустынница, успев догнать его, вновь упала ему в ноги. Он не видел ее лица – лбом она прижималась к его сапогам, и ее распущенные волосы струились по ним, как вода, обтекающая черные камни. Ему отчаянно хотелось отшвырнуть ее пинком, но вновь он не смог пошевельнуться. Пустынница подняла на него глаза – в них стояла собачья покорная преданность – и ему стало тошно на нее глядеть.
…Царица Небесная! Не отступи от меня, рабы Твоей, Владычица, но буди мне Мать и Заступница. Ты мне упование и прибежище, покров и заступление, и помощь! Тебе ведомо время и час, когда умолить Сына Твоего и Бога нашего подать болящему здравие и прощение всех согрешений.
Пресвятая Богородица, к твоим стопам припадаю! Умоли Господа оставить его в живых, да прославится этим чудом имя Господне! Пречистая Божья Матерь! Со всеми святыми призываю Тебя, с ангелами и архангелами, с пророками и патриархами, с апостолами и святыми, с преподобными и праведными! Молись Христу Богу нашему за раба Божьего Михаила – да величаем Тебя, Заступницу!..
И вновь, не шевельнув ни рукой, ни ногой, ему удалось высвободиться, и, заметив, как отброшенная непонятной силой пустынница отрывается от него и катится в сторону, он продолжил спуск. Море стлалось к нему, как собака – к хозяину, готовое лизнуть ноги. А голова была раскалена уже не докрасна – добела. Огонь бушевал в ней, как во время лесного пожара, когда обезумевшие сполохи, яростно взмывая, грозят самому небу. Но пытка кончается – он нашел свое избавление! И, не чувствуя ничего, кроме полыхающей в голове боли, он сделал последний шаг к воде.
Что?! Вновь она?! Видать, подкралась со спины, и ее невидимые руки прочно держат его, не давая коснуться спасительной водной глади. И тут он впервые застонал, с ненавистью, с яростью, с отчаяньем. Вот оно, море – руку протяни! А пожар в голове не унять, и конца ему нет, и нет облегчения. Доколе же терпеть?! Доколе?!
…Святой и великий Архангел Божий, Михаил, первый в ангелах, сокрушивший с воинством своим дьявола на небесах и посрамляющий злобу его и коварство на земле! К тебе прибегаю с верою и тебе молюсь с любовью: не оставь же помощью и заступлением нас, прославляющих днесь имя твое! Сколь бы ни были мы многогрешны, но не хотим в беззакониях наших погибнуть, но обратиться к Господу, чтобы он оживил нас на дела благие.
Знаю, что всем нам умереть предстоит, но на малое время, о святой Архангел Божий, хранитель и покровитель души и тела раба Божьего Михаила, умоли Господа исцелить его, да прославлено в нем будет имя Господне!..
Он стоял у края воды не то мгновение, не то вечность, и голова все полыхала и полыхала, а море все звало и звало к себе – волны подбегали к самым его ногам в недоумении, что он так медлит. А ненавистная его страданиям сила все держала и держала ноги, не давая тронуться вперед и с облегчением исчезнуть в волнах.
…Господи! Услышь молитву мою, призри на немощь мою – не лишай меня счастья быть рядом с ним, не разлучай нас! Не призывай его к себе сейчас, пока не свершил он всего того, что мог бы свершить во славу Твою и во благо людям Твоим. Верую, Спасе, в милосердие Твое и на Тебя уповаю. Но да будет воля Твоя, а не моя…
И вдруг, прямо на глазах, море стало пересыхать, оставляя неприглядный буро-зеленый налет на обнажившихся камнях и бьющихся в предсмертных муках рыб. А затем пропали и камни, и рыбы, и вместо спасительной лазоревой глади вновь перед ним растянулась иссохшая степь под раскаленным небом. Ни тени, ни деревца. Отчаянье и безнадежность заставили его оцепенеть, и пока стоял он так, пригвожденный к месту, вновь увидел подле себя треклятую пустынницу. Она протягивала ему оловянную кружку с водой. Что за радость была бы выплеснуть воду ей в лицо за то, что лишила его холодного покоя и забвения! Но он был недвижим, и ей удалось влить ему в рот несколько глотков. Это принесло немного облегчения, и ему удалось заговорить: