Потрескавшимися от ветра и холода губами Новиков прошептал:
- Амнистия...
- Правильно! - как можно бодрее подтвердил Котиков.
Еще в молодости он, тогда начинающий оперуполномоченный, сознательно заковал себя в душевный панцирь.
Лишние эмоции настоящему менту ни к чему. А фраза о "горячем сердце чекиста" годится разве что на стенку клуба повесить или для актера кино в роли седого комиссара милиции. Но вид обалдевшего заключенного, который неизвестно за что оттрубил немало лет, задел Вепря.
- Пиши домой. Пусть встречают! - Голос подполковника смягчился. Друзья армейские остались?
Новиков отвечал машинально, как запрограммированный на беседу робот:
- Мой комбат в Приднестровье погиб! Четырнадцатая армия... Слыхали? Дубоссары защищал. - Новиков пересказывал письмо, полученное от своих два года тому назад. - Командовал батальоном спецназа, потом из армии уволился и в батальон "Днестр" добровольцем пошел. Молдаване его к смерти приговорили...
Воспоминания встряхнули бывшего лейтенанта.
- ..Из Румынии группу коммандос для исполнения приговора привезли, сами с комбатом и его парнями справиться не могли... Боевой был мужик.
- Как погиб? - осторожно спросил Котиков.
- Писали: попал в засаду, - глухо ответил зек. - Гранатометчики в упор расстреляли "уазик". Никого в живых не осталось. Остов машины с тремя обуглившимися трупами...
- К родителям поедешь?
- Вряд ли, - отрицательно качнул головой Виктор. - Навещу, конечно, но жить с ними... Городок маленький, каждый тыкать пальцем будет: "Смотрите, вот тот самый придурок идет. Был в Афгане и свихнулся. Для него человека убить - что под забором отлить". Не хочу слышать за спиной таких разговоров.
- Понимаю! - Подполковник снял форменный зеленый галстук. - Все вокруг изменилось. Я сам слабо разбираюсь в том, что происходит в стране. Сижу в глуши, ничего не вижу, кроме зеков и колючей проволоки. Иногда наведываюсь в управление что-либо выбить. Так за день по кабинетам набегаешься - света белого не видишь. Глаза слипаются.
Они... - Котиков махнул рукой, имея в виду эмвэдэшных бюрократов, сидящих в теплых, светлых кабинетах, далеких от зоны, лесоповалов и зеков, штаны протирают, кофеек с машинистками пьют!
Хозяин зоны жаловался, словно обычный мастер обычного предприятия:
- Сигнализация допотопная, чуть ли не со времен Лаврентия Павловича. Плюнешь - короткое замыкание! Что сигнализация? Вещевое довольствие выдать новым заключенным не могу. Нету! Судам впору при вынесении приговора сразу указывать: "На отсидку прибывать с полным комплектом одежды на весь срок!"
- Ничего, народ у нас неприхотливый! - иронично вставил Виктор.
- Зря смеешься! - насупился подполковник. - Прикинь в масштабах страны! Сколько у нас сидит? Доведем зеков до ручки, а потом на свободу выпускаем?! Они же зубами рвать будут! Наверстывать, так сказать, упущенное.
- Если здоровья хватит!
- Туберкулезники по-своему счеты сведут. В солонки плевать станут, стаканы слюнявить. Мол, сам не жилец, и вы, сытенькие и довольные граждане, помучайтесь! Мне хоть и не положено думать о политике... - Котиков торопливо прикурил, забыв потушить спичку. - Мне заключенных охранять государство поручило, но лезут мыслишки в голову, особенно вечерами.
- К каким выводам пришли, товарищ подполковник? - Новиков был так ошарашен свалившейся с неба свободой, что даже обратился по-армейски.
- Конкретно? Только к одному! - Спичка обожгла пальцы Котикова. Он чертыхнулся и бросил ее на пол. - Фуфло у нас, а не политика. Сами себя губим.
- Это как понять? - скорее из вежливости, чем от желания продолжать беседу, поинтересовался Новиков.
- Американцы реабилитационные центры для отсидевших еще в середине семидесятых годов открыли. Целую систему разработали. Прием на работу, бесплатное лечение от алкоголизма и наркомании...
- Загнули, товарищ подполковник! - усмехнулся зек. - С Америкой, насколько я помню, Хрущев соревноваться собирался. Остальные наши вожди уже и не заикались. Кроме гонки вооружения, разумеется.
- Это точно! - вздохнул Котиков. - Ладно. Имеем, что имеем. Провозгласили демократию в стране... Пусть будет демократия, но государства никто не отменял. Исправительно-трудовые учреждения в любой стране имеются, и сидят в них преступники. А у нас что? Зоны по испытанию на выживаемость? Выжил, с ума от безделья не сошел, туберкулез не заработал - добро пожаловать обратно к нормальным людям?! Вот и выходят от нас доходяги законченные...
- Вы, товарищ подполковник, со своей колокольни смотрите, - не согласился Новиков. - Кое-кто очень неплохо время проводит. У нас зона прессовая. Вы постарались. А на других полный беспредел. Проституток автобусами через КПП провозят, не говоря уже о тачках с наркотой.
Котиков теребил пачку, стараясь достать новую сигарету.
Его руки нервно подрагивали.
- О блатных разговор особый! Они давно свое государство в государстве создали. В нынешнем бардаке оно еще крепче станет, посмотришь!
- Вам виднее!
Вепрь понял, что эта тема мало интересует собеседника.
- Ладно, закругляемся! - устало сказал он. - Хотел тебе первому об амнистии сообщить.
- Спасибо! - поблагодарил Новиков.
- Завтра на утренней поверке всей зоне объявим. - Широкое лицо подполковника Котикова приняло выражение невозмутимого безразличия. - Ты никому не говори, а то ночью отмечать начнете. Знаю я вас!
Вепрь снова был суровый хозяин зоны, не доверяющий никому.
Лагерные масти и без Новикова пронюхали о событии.
Свои люди были среди контролеров, солдат-срочников, которым зеки сбывали свои поделки.
Вернувшись в барак, Новиков увидел приготовления к пиршеству. Струна как чувствовал - три дня тому назад он отобрал хлеб у хлюпиков из числа вечно виноватых, замочил его в целлофановом мешке. Начинался сложный таинственный процесс приготовления самогона.
Струна, как заправский метрдотель дорогого ресторана, руководил сервировкой:
- Падла! Что ты сушеный лук насыпал! Нормального в блеваловке найти не мог?.. Запивон приготовьте! Подсаживайся, Витюха!
По голосу было заметно - Струна первую пробу приготовляемого питья снял. Его язык, по образному выражению зеков, цеплялся за зубы.
- Ой, пардон! - Вор картинно всплеснул руками. - Сидеть - это теперь наша забота. Вы же, товарищ гражданин, на волю отваливаете.
- Завидуешь? - Новиков присел рядом.
- Телок снимешь, в кабак закатишься... - нараспев протянул Струна. Завидую, конечно... Я сижу за решеткой, слезы взор мой туманят... - Он был вроде музыкальной шкатулки: тронь - отзовется куплетами душещипательных воровских романсов. - Перед людьми я виновен. Перед богом я чист... Завидую, Витюха, ох как завидую... Передо мною икона и запретная зона, а на вышке маячит очумелый чекист... Давай, кореш, выпьем!
Словно вышколенный официант, незаметно возник шнырь и подал две кружки с первачом.
- Погнали! - произнес Струна традиционный тост и одним махом осушил свою емкость. - Поставьте на стрему кого-нибудь! - приказал вор. - Налетит Вепрь, всю гулянку испортит. Ты чего не пьешь? Отличная самогонка!
Слегка окосевший Струна участливо пододвинул кусок хлеба с розовым ломтиком сала.
- Пей, командир, оттрубил ты свое...
- Я выпью. Струна! - сказал Новиков. Его снова забила нервная дрожь. Поверить не могу... Сидел ни за что! - Неприятно пахнущая жидкость перелилась из кружки в горло. - Налей еще... Сколько лет в лагерях!
- Брось! - примирительно сказал Струна. - Посидел, отдохнул, с честными фраерами скентовался. А что твоя армия? Та же тюрьма!
- Закрой пасть! - отрезал Новиков. - Не касайся армии своими...
- Усек! - быстро исправил оплошность собутыльник. - Армия - наша надежда и опора, непобедимая и легендарная... - Тираду прервал тычок в бок. Струна не обиделся, переключился на шестерок, сновавших около праздничного стола:
- Жеванину несите из заначек. Что мы, деревня, чтобы салом да луком закусывать?
Попозже подтянулись гости из других отрядов. Пропустил сотку забежавший на огонек контролер-сверхсрочник по кличке Штырь.