Если бы у Мариана спросить — до открытия святого Вроцлава, потому что впоследствии он перестал отвечать — что он в себе ценит более всего, он ответил бы: мягкость. Весь мир сошел с ума, это все знают, сам пан Мариан тоже сходит с ума, только ведь другие справляются с этим хуже. Ненавидят, сжимаются и бесятся, и все вокруг напяливает на себя зловещую маску, прячет нож и клыки хищника. Люди бьют жен и детей, он же никогда даже голоса не повысил, и хотя сын и делает массу глупостей — к примеру, компьютер купил — но пан Мариан всегда ему помогает. Сам протянул провода, антенну поправил. Люди сами понимают определенные вещи, либо не поймут их никогда.
В Мариане укоренилась жажда знаний, которая долго искала осуществления. До того его неизменно встречало разочарование — острые края книжных листов калечили и отравляли жилы ядом типографской краски; телевидение высылало убийственное излучение, а что он думал об Интернете — сыну передать успел. Мариан просто слушал. Часами мог он бродить по городу, втискиваясь в людскую толпу, сидеть в пивной над единственной кружкой, и слушать, слушать, слушать; вещи лгут — а вот люди нет. Он носил массу листочков, которые заполнял наклонным, очень четким почерком, на тот случай, если бы кто-то другой — помимо него — пожелал бы узнать их содержание. Поначалу Мариан вклеивал листочки в тетради, как вдруг, в проблеске озарения, купил тюбик хорошего клея и ровными рядами начал заполнять стены. Так он мог работать до самого утра, а когда стены, потолок и мебель закончились — к себе в комнату Куба его не пустил — начал перекрывать старые листки новыми. Ведь те он знал на память.
Куба говорил, что вскоре во всей квартире не хватит места, и пан Мариан погибнет, раздавленный информацией, впрочем, по мнению того же Кубы, одного вида их жилища хватило бы, чтобы отца до смерти засадили в желтый дом. Мариан не сомневался в том, что сын его любит, и именно это записал на одном из листочков: ЛЮДИ НЕ ЗНАЮТ, ЧТО ЛЮБЯТ И ПОТОМУ ТОСКУЮТ, и сразу же ниже, в скобках: КАТАЛИЗАТОР? Информации было навалом: ЧЕРНЫЙ КВАДРАТ НА БЕЛОМ ФОНЕ (НЕ НАОБОРОТ) — МАЯКОВСКИЙ. КАЗИК[5] МОТЫКА ЛИЖЕТ СОБАКАМ ЗАДНИЦЫ. ВИЛЕНСКИЙ ЕПИСКОП РАДЗИВИЛЛ — ЭТО ЖЕНЩИНА. ИИСУСА ХР. РАСПЯЛИ ФРАНЦУЗЫ. И так далее.
Возвращения сына он ожидал часа через два-три — Куба, скорее всего, кувыркался с той телочкой в помещении для обслуживания лифтов, и пан Мариан даже немного удивлялся, потому что в возрасте своего сына он способен был играть в подобные игры до утра. Забавно, размышлял он, мой сын не стыдится все вот так выложить, что я ходячий материал для международной конференции психиатров, а вот боится прийти и сказать: папа, это вот Аня, Бася или как-то там еще, а потом исчезнуть с ней в комнате. Ведь умеет же встать, после попойки, в четыре утра, без всякого стеснения заявить, что за полгода в школе у него три кола, да еще и объясняться, что та воняющая кострищем дрянь, которую он курит в комнате — это такие особенные сигареты. Но вот с девушкой прийти он не может, как будто опасается, что я ему сделаю, если бы как будто сделал такое, именно такое, как будто… Пан Мариан побледнел.
Как будто бы ему было стыдно. Ну да. В глубине сердца Мариан почувствовал боль, настоящую такую боль, словно ноготь сорвал. Бася, Ася, Кася, как там ее звать — это же, похоже, уже десятая девица, с которой Куба ходит, только он, Мариан, ни одной еще не видел. У Кубы масса приятелей, он все время о них рассказывает, но никогда еще никого не приводил в гости. Но ведь Мариан был бы только рад, каждый отец радуется известию, что у сына куча приятелей, и что он не жалуется на проблемы с женщинами.
Мариан засопел, с трудом встал. У него закружилась голова, и совсем даже не от спиртного. Он сделал несколько неуверенных шагов и оперся руками на забитый книжками коричневый комод в стиле шестидесятых годов. После этого приложил лоб к стене. Та была теплой, гораздо теплее, чем должна была быть. Мой сын стыдится меня, повторил Мариан про себя, что мне следует делать? И в одно мгновение до него дошло, насколько сильно его жизнь отличается от жизни других людей, всех тех, у кого есть нормальная работа, и которые не выклеивают квартир обоями собственного производства. Ладно, быть может, я и псих, но ведь я принял Кубу со всеми его тараканами, не выставляя каких-либо условий, разве я не заслуживаю того же самого? Мариан плакал.
Руки сами нашли папиросную бумагу и мятую пачку ванильной «Касабланки». Мариан сформировал неуклюжую самокрутку, закурил, пепел полетел на пол. Стены ходили волнами, словно горячее стекло. Мариан схватил ближайший листочек (В КАФЕШКУ ПОЙДЕШЬ, С БАБАМИ ПОСИДИШЬ), подковырнул ногтем, попробовал сорвать. Но оторвался только треугольный фрагмент. Мужчина ругнулся, стал дергать дальше, пока засохший клей не вонзился в кожу.
5
Здесь: Казик — уменьшительное от имени Казимир. Правда, автор везде пишет «Kazek». Возможно, это такой местный, вроцлавский колорит… —