Так и пришлось святолесским покойникам одною, во имя Успения, часовенкой пробавляться.
Никто о том не тужил, кроме разве одного попа Киприана, духовника пропавшего купца. Был он человек совестливый и пастырь добрый; мучило его сознание, что восприял он обет духовного своего чада, сам и место для храма святил и первый камень его заложил — и всё то дело вышло облыжное!.. Ему казалось, что сам он отчасти ответствен и виновен в обмане, — хоть не намеренно, а допустил ложный Богу обет… И сокрушался поп Киприан.
Тем горше сокрушался, что не видал себе ни в ком соучастия, и ясно было ему, что сколь много он ни старайся, как усердно ни обращайся к благостыне христианской, — но век не собрать ему казны нужной для построения заложенного храма.
Отец Киприан был родом не русский. Малым ребёнком прибыл он из православной Греции с отцом своим, иереем. Отца его сам князь Владимир Красное Солнышко с другими пастырями выписал из Константинограда. С годами обрусела семья; Киприан женился на дочери природного киевлянина, на красавице Миловиде, во святом крещении названной Любовью, и сам приял священство.
Верно было дано жене Киприановой христианское имя: ни в ком христианское милосердие и чистая любовь не могли горячее гореть, как в сердце этой красавицы, обращённой благочестивым супругом в ревностную христианку.
Бог благословил брак их тремя детьми: дочерьми Верой и Надеждой и сыном Василько. Не могли поп с попадьёй наглядеться на деток своих, души в них не чаяли! И то сказать, все они трое красавцы были писаные, и душой столь же хороши как и обликом.
Надежда с Верой были близнецы и столь сходны, что отличить их, кроме отца с матерью, никто не мог. Даже брат, млаже их на два года, часто их смешивал и смеючись говаривал: «Не всё ль мне едино, кто из вас Вера, кто Надежда?.. Где одна, там и другая! Делить вас нельзя, и люблю я вас ровно… Для меня вы обе и матушка — третья — нераздельны. Все вы трое — в единой Любови и Любовь единая!»
И точно! Горячо друг друга любили дети отца Киприана. Брат и сёстры не разлучались и всегда ходили обнявшись, привлекая взоры и улыбки встречных своею миловидностью.
III
У всех троих были чудесные голоса. Отец и мать их научили многим священным напевам; кроме того, поп Киприан выучил своего десятилетнего мальчика играть на гуслях. И так они втроём сладко играли и пели, что в праздничные дни, особенно долгими летними вечерами, народ толпами стал собираться под окно поповской избы, чтобы послушать песнь об Иове многострадальном, о чудном спасении трёх отроков в пещи огненной, или другое подобное сказание, которые отец Киприан умел искусно в стих перекладывать.
Слушал их народ, заслушивался и уходил умилённый…
И вдруг осенила благочестивого иерея дума: «Не расточаются дары Господни напрасно. Не дана ли мне, в сладостных голосах невинных моих отроков, возможность снять со своей и с чужой души тяжесть невыполненного обета?.. Сам Спаситель учил не зарывать в землю талантов… Пойду-ка я к старцу Евфимию, попрошу его разрешение и, коли он благословит, поставлю у порога моего кружицу для добровольных приношений на построение храма на бедном погосте нашем. Пусть народ слушает пение моих детей и в умилении подаёт, во спасение душ своих, посильные лепты».
И пошёл Киприан в Святолесскую пустынь, в скит отшельника Евфимия. В глухих дебрях лесных основал святой старец одну из первых иноческих обителей на Руси; но вскоре сожительство с несколькими братьями монахами, последовавшими за ним в пустыню, показалось ему тягостною суетой… Удалился он от заложенного им скита в ещё бо́льшую глушь дремучего бора; вырыл себе малую пещерку и там спасался в денных и ночных молитвах, видясь только с теми, кто имел до него неотложное дело. Без особой нужды не дерзали нарушать уединение святого старца даже братья его, иноки. По очереди, раз или два в неделю, тайком крадучись, они навещали пустынника; с низким поклоном клали на пороге пещерки его просфору и удалялись, не промолвив ни слова.
Однако тех пришельцев, кои к нему обращались с просьбой: «Благослови, отче, на беседу, во спасение души!», Евфимий осенял крестным знамением, выслушивал и давал наставление.
Радостный возвратился из скита отец Киприан и тотчас принялся за дело.
Перенёс он свою убогую хижину к самому кладбищу; поселясь возле самой часовни, стал безвозмездно совершать все требы: отпевал, хоронил, поминал православных, ничего для себя не требуя, лишь указывая просившим молитв его на вделанную в камень у самого входа в часовенку железную кружицу, с поклоном говоря каждому: