Трое нукеров, спеша, подсадили в седло Шарукана.
- Видишь? - завизжал он подскакавшему Боняку. - Видишь урусов? Ты говорил, нету их! А они тут!
- Но это не все их силы, - попробовал возразить тот.
- Не все? Тогда какова же вся их рать, если эти сейчас сметут моих воинов?
- Великий хан! Поднимай стяги!
- Стяги? - оборвал Шарукан. - Поднимай сам, если желаешь!.. Поздно биться! Надо уносить ноги!
Боняк хотел было обвинить старого хана в трусости, но в этот миг совсем близко послышался нарастающий гул и грохот. Вылетевшие навстречу нападавшим урусам половцы дрогнули и побежали, не выдержав первого же столкновения. Задние, напиравшие на передних, были смяты. Они заметались посреди обоза, увеличивая суматоху и страх, и все больше и больше степняков кидались бежать. Многие, кто прежде не успел поймать коня, отступали пешими, спасаясь от урусских мечей и стрел. Иные сами поднимали руки, сдаваясь в плен, но их безжалостно секли - известно, что отпущенный за выкуп кипчак опять возьмет в руки саблю и аркан и сядет в разбойничье седло.
Нукеры окружили ханов плотной стеной, уводя прочь. За ними устремились остальные.
Погоня длилась не один день. Лишь у Хорола, который издавна считался пограничным между лесом и степью, русские остановились и перевели дух. На берегу этой реки была последняя сеча. Напуганные, прижатые к воде, они попробовали отбиться, сбросить с хребта погоню, чтобы можно было уйти в степи. Шарукану и Боняку удалось уйти, но другие ханы сложили здесь головы. В самом начале сечи был убит хан Тааз, а хан Сугра взят в плен. Едва не взяли Шарукана - старик нетвердо сидел в седле и на переправе конь под ним споткнулся, сбрасывая седока в воду. Заметившие это русские дружинники накинулись было на хана, но на его защиту стеной встали батыры. Они устлали своими и чужими телами берег Хорола, но отвлекли погоню и позволили Шарукану перебраться на тот берег.
Русские не стали преследовать уходящих. И без того победа была полной - не скоро еще оправятся дикий волк Боняк и старый лис Шарукан.
Русь отдыхала от походов. Разбитый Боняк оплакивал смерть брата и плен родичей, старый Шарукан хворал в своем городе, малые орды старались держаться подальше от границ Руси. Но среди заорельских и днепровских половцев еще дремали скрытые силы. Рано или поздно они придут в движение. Степь надо было подчинять себе, предварительно расколов ее монолит на куски, чтобы, исполнившись жаждой мести, ни Шуракан, ни Боняк, ни какой другой хан не мог собрать под своей рукой достаточно воинов для боевого похода.
Помышляя об этом, в начале лета нового года Владимир Всеволодович Мономах и Олег Святославич Новгород-Северский отправили в степи сватов. Помыслили они каждый в свое время и о своем, но в путь их послы отправились почти одновременно и встретились в пути.
Владимир Мономах рассчитывал женить на половецкой хатуни своего сына Юрия, дабы обезопасить от новых половецких выходов Русь, как когда-то вместе с мачехой Анной получил верных союзников и обещание, что, по крайней мере, одно из половецких колен никогда не пойдет против родни.
У Олега Святославича были другие помыслы. Сам с давних пор женатый на половчанке, дочери хана Озулука, он считался другом степняков и не мог забыть, как они помогли ему покарать иудеев-хазар, убивших его брата Романа и отправивших его пленником в Царьград, а потом ратной силой добыли для него родовое гнездо Святославичей - Чернигов. Памятуя об оказанной помощи, Олег долго не решался ходить в степь, дабы не прослыть клятвопреступником. Лишь против Боняка встал он, да и то не был рад своему выходу и сейчас хотел женить сына Святослава на половчанке, чтобы лишний раз упрочить свою дружбу с кипчаками.
Оба князя - Владимир и Олег - сходились на том, что сила степняков им нужна для спокойствия страны и борьбы за власть, посему и послы их, встретившись в дороге, не разошлись потом каждый своей дорогой, а отправились вместе. И ничего не было удивительного в том, что прибыли они к двум ханам, носившим одинаковые имена, двум Аяп-ханам, приходившимся друг другу дальней родней.
Оба хана владели небольшими ордами и кочевали в приднепровских степях. После того как был убит Тугоркан Степной Змей и разгромлен Урусоба, в Приднепровье они были самыми сильными, но с тех пор как взяли под Саковом мир с Русью, ни разу его не нарушали. Тали, отданные этими ханами на Русь, жили в городах тихо-мирно, будучи на службе у князей, и сейчас послужили проводниками. Не терпели ни в чем нужды и заложники, отданные русскими князьями этим ханам. Они встретили послов, приветили их и помогли советами.
Оба Аяп-хана обрадовались, узнав, что два могущественных урусских кагана хотят породниться с ними. У обоих были дочери на выданье, и оба согласились отдать их за урусских княжичей. Фома Ратиборович, главный посол Владимира Мономаха, увез в Переяславль дочь Аепы сына Осенева, а посол Олега Святославича Ефрем Торчин - дочь Аепы сына Гиргеня, того самого Аяп-хана, который когда-то очень давно ходил в поход на Русь с войсками Тугоркана Степного Барса и чьим рабом в свое время был Иванок Козарин.
Святополк Изяславич исполнил клятву. Возвращаясь после похода, он опять зашел в Печерскую лавру, самолично поведал игумену Феоктисту о победе и подтвердил свое желание внести в поминальный синод преподобного Феодосия Печерского, поелику был уверен, что это его святым заступничеством Руси была дарована победа и Господь вселил страх и ужас в сердца врагов.
На другой год по всем городам и весям поскакали гонцы, спеша донести до каждого монастыря, до каждой церкви указ великого князя, чтобы отныне вписано было в поминальный синод имя нового русского святого - преподобного Феодосия Печерского. Не был обойден вниманием и сам монастырь - игумен его был повышен в звании и стал архимандритом. Сие было сделано для того, чтобы видели в Византии и других странах - Русь великая держава и ни от кого зависеть не желает. Стремясь оставить по себе память у потомков, Святополк Изяславич в том же году заложил новую церковь - в честь своего небесного покровителя Святого Михаила и повелел, чтобы отныне на стяге Киева был вышит архангел Михаил с огненным мечом в руках, дабы оборонял он Киев, столицу Руси и матерь городов русских.
После похода под Зареческ, когда Иванок Козарин воротился с победой и славой, и последующим за ним сражением с Боняком и старым Шаруканом Святополк Изяславич совсем простил его. Иванка снова стали приглашать на пиры и в думную палату. Но молодой воевода не часто появлялся в тереме - там он со всех сторон ощущал враждебные взгляды, которыми провожали его старые Святополковы бояре. Захар Сбыславич, Путята Вышатич, брат покойного воеводы Яна и его сын Мишатка Вышатич - все они не могли смириться с тем, что он, безродный, достиг вершины власти и стал им равен. Нет, они не спешили строить ему козни, но, казалось, терпеливо ждали, когда он ошибется, когда великий князь забудет о нем. Да и память о княжьем гневе занозой сидела в сердце. Не хотелось испытать его еще раз - особенно сейчас, когда у него были жена и дети.
Однажды в начале зимы какой-то странник постучал в ворота терема. Привратный сторож, едва взглянув на него, ахнул и поспешил распахнуть ворота настежь, криком созывая дворовых холопов. Люди сбежались на двор, как на пожар, во все глаза глядя, как порог подворья переступает их прежний господин Данила Игнатьевич.
Он очень изменился. Лицо и руки его потемнели под жарким солнцем далекого Иерусалима, он похудел и отрастил длинную, ставшую совершенно седой бороду. Темный поношенный плащ паломника скрывал его с головы до пят - было видно лишь лицо да жилистые руки, тяжело опирающиеся на посох. Еще три монаха, столь же старые, но более изможденные, следовали за ним.
Кто-то помчался звать Иванка. Тот был на заднем дворе, со своими служилыми отроками, но прибежал на зов. Он не сразу узнал приемного отца, а когда вгляделся и распознал в смиренном паломнике бывшего княжеского воеводу, всплеснул руками и заторопился, проводя гостей в дом.