Выбрать главу
Ни войны, ни переднего края — Зарастает горелая жуть. Я из Вены к сестре заезжаю, Чтоб на Таню хоть разик взглянуть.
А она ворвалась без оглядки, Закричала с порога: — Живой! И, как делают это солдатки, Мне упала на грудь головой.
Укололась о рыжие щеки И к шершавым припала губам. Как малы эти горькие сроки, Что судьбою отпущены нам!
Нам и вечности было бы мало В сенокосом запахшем краю… А Святоша уже завывала, Выдавала программу свою.
Старых баб собирала под окна, Выкликала, трясла головой: — Погоди, дочь моя, вот подохну — И живи хоть с самим сатаной. Потерпи, остается немного, Что же делать, коль бог позабыл!..
И вот этой же самой дорогой Ехал я от сестры — и любил.
Да, любил, как и в юности алой У калитки под синей ветлой… Снова сердце цвело, трепетало, Поднималось высокой волной.
И соломенный шорох повети, И веселый сверчок в тишине, И наш месяц, и вечер, и ветер, И наш шепот — все жило во мне:
Озарялось за тайною дверцей Смутным светом живого огня. Таня, Таня жила в моем сердце, И казня, и лаская меня…
А она мне писала все чаще, Замерзая в семье, как в снегу: «Мой единственный, мой настоящий, Больше я без тебя не могу.
Мать с Иваном молитвы бормочут, Распевают унылую муть. И бранятся с утра и до ночи, Стоит мне о тебе вспомянуть.
Ну, да бог с ними. Дети большие, Улетели от нас кто куда. Мы теперь как три птицы чужие В зимней стуже худого гнезда.
Три дыханья, три смерзшихся пара, Три засохших растреснутых пня. То, что раньше держало — отпало, Отболело, не держит меня.
Как легко собираться в дорогу, Словно уте к родному теплу, От сердитого черного бога, Что молчит над лампадой в углу!»

* * *

И Святоше на страх и на диво Засверкала она, как звезда. Вот такой — и чужой, и красивой — Муж не видел ее никогда.
Не мотора горячее тело Гнало круглую бурю колес — Это сердце на крыльях летело, Не стесняясь нахлынувших слез.
Хинной горечи старая льдинка Истончалась в душе от тепла. А навстречь в багреце, в паутинках Бабья щедрая осень текла…
И всю первую ночь до рассвета С Таней глаз мы сомкнуть не могли, Все бродили с ней в юности где-то, В той — с коротеньким счастьем — дали, Где свистели знакомые птицы Из гречишного мрека полей, Где мигали немые зарницы…
А меж тем становилось светлей. А меж тем из окошка листами Клен махал нам, на волю маня. Первый завтрак сготовила Таня, На завод проводила меня.
С нами шел знаменитый, бывалый, Из огня и железа народ. И мечтательно Таня сказала: — Вот и я поступлю на завод, В твою кузницу.
Коленька, милый, Сколько счастья у нас впереди! Ни молитвой тебя и ни силой Из моей не изгнали груди.

* * *

Но одна за другой телеграмма Стали брать на испуг, на обман: «Поп соборовал. При смерти мама. Вылетай самолетом. Иван».
«Мать хрипит. Никуда не годится. Хоть на час появись. Помирись»…
И зачем ты, несчастная птица, Таню взмыла в последнюю высь?
Нет ее? И не будет. Не будет! — Ни на день, ни на час, ни на миг… Ночь летит. Ветер голову студит. И глядит на меня мой двойник.
Я не помню ни лица, ни числа. Только — даль! Только черная даль! Словно это не ночь, а повисла Скорбным траурным флагом печаль.
Мать она у могилы отбила, А сама надломилась, слегла. Ну, а та и у края могилы Из души ее беса гнала.
Ведь она же добра ей желала И за гробом небес благодать. И жевала ее, и жевала, И опять принималась жевать.
Заклинала Христом, голосила, Устрашаясь земного греха…

* * *

«Братец, Таня приехать просила. Не откладывай: очень плоха».

* * *

Заскрипел, закачался постылый, Божьей скукой пропитанный дом. А она улыбнулась мне: — Милый. И глаза растворила с трудом. И, дрожа перед вечной разлукой, У густеющей тьмы на краю Я схватил ее жаркую руку, А она чуть сцепила мою.
И затихла. И все. И не скажет Никогда, ничего, никому… Ночь как мокрая, черная сажа, И автобус несется сквозь тьму.
Недалеко и мне до разлуки, До последних прощальных минут. И меня чьи-то добрые руки Нашей легкой земле предадут.
Но пока я живу на планете И дышу атмосферой земной. Все — и Таня, и вечер, и ветер, И любовь наша — будет со мной.
И любой нашей правды строкою, Обличая постылую ложь, Я любовь, как от вьюги, закрою От кликуш, От чинуш, От святош!

© Шестериков Михаил Васильевич, текст, 1970?