— Устала, ладушка? — спросил заботливо княжну Борислав.
Она отрицательно покачала головой, любуясь открывшимся отсюда видом.
— Ну ничего, теперь уже не будем так бешено скакать, — продолжал Борислав. — Мы, почитай, на Новгородской земле.
Его переполняла нежность к Весняне, но он не знал, как её выразить. Весняна оказалась спутником лёгким и необременительным, только первые четыре дня, когда гнали коней, не жалея ни их, ни себя, она по ночам чуть слышно постанывала. Но утром вставала свежей, была деятельна, готовила еду, отстраняя холопа, шутила, даже напевала что-то тихонько. Лицо её осунулось, обветрилось, но — удивительное дело — стало мягче, спокойнее, женственнее...
Холоп у костра крикнул встревоженной сойкой, давая знак, что кто-то идёт. Борислав увлёк девушку с вершины холма поближе к ельнику, к коням, но тут холоп крикнул, что опасности нет.
Вскоре на тропе появился слепец. Он брёл, придерживаясь рукой за плечо мальчика лет двенадцати, бережно прижимая к себе холщовый мешок, в котором, судя по очертаниям, были гуды.
Борислав пригласил странников к костру.
— Куда путь держите, люди добрые? — спросил слепец, усевшись поудобнее.
— В Новый Торг, дедушка, а оттуда... — Борислав поймал предостерегающий взгляд Весняны и закончил: — Куда Бог путь укажет...
— А я так в Новгород, — сказал слепец, — давненько на Ильмене не бывал. — Он повернулся к молчавшей Весняне и, глядя незрячими очами поверх её головы, спросил: — Жена с тобой, добрый человек, или сестра?
Борислав хотел ответить, но его опередила Весняна.
— Как же ты меня угадал, дедушка, я ведь и слова не проронила? — Она спросила почему-то шёпотом.
— А от тебя, голубушка, добротой женской веет...
— Господи! — Весняна вскочила на ноги в волнении, прижала руки к груди. — Да ведь мне Микита, гудец покойный, так же говорил!
— Микита? — повторил за нею слепец. — То великий провидец был, хоть и незрячий. Упокой Господь его мятежную душу...
— Боже мой, Боже мой, — никак не могла успокоиться Весняна. И вдруг попросила напряжённым, звенящим голосом: — Спой мне!
— Что же спеть тебе, голубушка? О заставе богатырской или об Илье Муромце? — Слепец привычными, чуткими руками стал разворачивать холстину, высвобождая из неё гуды.
— Новых песен не знаешь? — всё так же звонке и напряжённо, словно в ожидании чуда, спросила Весняна, повторяя слова, сказанные ею Миките, кажется, вечность тому назад.
— Как же, знаю, перенял у покойного Микиты... Перенял у великого певца... Может, что и не запомнил по старости лет, так не обессудь, больно долгая то повесть... «Слово о полку Игореве» называется... — И начал наигрывать на гудах.
— Выходит, напрасно ты мою голову спасала, — шепнул Борислав.
— Ох, да тебя, тебя, глупый мой, любый, спасала... Молчи...
А струны под пальцами певца звучали всё громче, всё напевнее. Он поднял голову к небу, заговорил нараспев глухим, чуть гнусавым голосом:
Голос певца креп, набирал силу, звучал так вдохновенно, словно слепец сам вот тут, у придорожного костра, слагал эту повесть...
ЭПИЛОГ
После 1190 года спокойствие из земель Южной Руси постепенно ушло.
Стареющий Святослав дал втянуть себя в череду походов на половцев, необязательных и кровавых.
Укреплялся Рюрик и все Ростиславичи, чьи владения, словно петлёй, охватывали худеющее Киевское княжество.
Умер младший брат Святослава, Ярослав. Он был не самым активным, но всегда верным его союзником. На вожделенный Черниговский престол сел наконец князь Игорь, союзник совсем уж ненадёжный.
Фактически полностью отделился огромный Залесский край. Его повелитель, Всеволод Большое Гнездо, посидев недолго на Киевском столе, увёз с собой на север титул великого князя и утвердил его там за собой. От него пошли владимиро-суздальские великие князья, пока Дмитрий Донской не перенёс столицу в Москву.