Решив, что Фридриха хотят убить, я вышел к предателю, заявив, что король — это я. Слуги и учителя Фридриха поддержали бы обман. Марквард знал лишь, что король юн и невысок ростом. На всякий случай, я нацепил на голову шляпу, полагая, что вряд ли предатель не слышал о том, что король рыжий. Но Фридрих запретил мне жертвовать собой и возмущённо выскочил вперёд.
— Второе письмо, переданное хозяином нашего замка Константину, как раз повествует о тех событиях, — помахал листком довольный наличием подобного свидетельства Фогельвейде. — Написал его архиепископ Рейнальд Капуанский — родственник канцлера фон Пальяра и его трусливого братика, и адресовано оно к Папе Иннокентию III: «Горе мне! В понедельник 5 ноября сего года посол от Вильгельма Францизиуса из города Палермо прибыл в ту местность, где я живу, с чрезвычайно печальной и достоверной вестью — придворный кастелян фон Аккарино и его соратники выдали Маркварду короля, дворец и упомянутого Вильгельма Францизиуса, учителя короля, в третьем часу дня»…
При упоминании имени Вильгельма Францизиуса все как по команде уставились на оруженосца, а тот вдруг покраснел до ушей, моментально отвернувшись и сделав вид, будто заинтересовался своими старыми сапогами. Во всяком случае, он принялся придирчиво осматривать загнутые голенища, отряхивая с них невесть откуда взявшуюся пыль.
— …«Когда мальчика предали неверные охранники, заслуживающие всяческих проклятий, — продолжил трубадур, — он, юный король, увидев своё неизбежное заключение, заплакал, но сумел защитить сам себя. Мальчик не мог не выказать рыцарям своё королевское достоинство и прыгнул навстречу обидчикам, попытавшись схватить за руку того, кто посягнул на него — помазанника Божия. Затем он расстегнул королевскую мантию и, преисполненный боли, разодрал одежды, расцарапав свою нежную плоть».
Стало быть, тринадцатилетний король сначала заплакал, а затем бросился на врагов?
— А что ещё он мог сделать? — пожал плечами взволнованный донельзя оруженосец. — Каждый может заплакать от обиды, что не помешало ему, однако, собраться и принять бой… И совсем незачем было моему дядечке описывать короля в минуту понятной слабости. Все грамотеи на один подлый манер скроены — хлебом их не корми, дай поглумиться! Эх, жалко, в тот момент меня уже крепко держали два неулыбчивых парня!.. Впрочем, в отличие от короля меня бы зарезали, окажи я сопротивление.
Эту песню написал юный Фридрих, её удалось передать на волю и горестные строки понеслись по всему миру, к подножию тронов и к престолу Его Святейшества, — слабо улыбнулся трубадур, точно вслушиваясь в далёкую музыку. — Не правда ли, прекрасная?..
Меж тем живущему в застенках, Фридриху исполнилось 14 лет, и на Рождество он получил письмо от Папы, в котором тот милостиво отпускал его из-под опеки.
— Помню, Фридрих стоял тогда как громом поражённый, не понимая, что сие могло бы значить. Он всё ещё был пленником. Одна цепь упала, но что значит одна цепь, когда вокруг тебя каменный мешок и нет ни малейшего способа бежать? Не означает ли это, что теперь он целиком и полностью предоставлен сам себе и должен самостоятельно выкарабкиваться из сложившейся ситуации? Что церковь в лице Папы отворачивается от него, и Иннокентий, подобно Понтию Пилату, умывает руки? — Вольфганг Франц вздохнул. — Нет, нас не посадили в подвал с крысами, не заперли в высокой башне! Мы так и жили в замке, из которого не могли выйти. День за днём одни и те же опостылевшие комнаты. В определённое время — трапеза, в определённое — уроки. Мы изнывали без свежего воздуха и возможности убраться куда подальше. Наедине мы строили планы кровожадной мести, соревнуясь в изобретении пыток, но…