Склонив голову набок, Нагасэ посмотрела на Тайти, чуть прищурив глаза.
Колышущиеся на ветру волосы отблескивали золотом в свете закатного солнца.
– Но знаешь, потом… начались уродливые последствия.
Лицо Нагасэ вновь утратило всякое выражение, стало похожим на красивую скульптуру.
– Можно жить свободно, можно делать что нравится – мне так сказали, и я попыталась так и делать. Но тут… меня ждал шок. Потому что в голове у меня начали появляться дурацкие вопросы: «А что мне нравится?», «А чего я хочу?», «А что такое… настоящая я?» – и прочие подобные. Почти десять лет я изображала тех «себя», каких хотели видеть другие, и какая «я» настоящая… видимо, успела забыть.
Девочка, которая в течение тех самых десяти лет, которые, можно сказать, формируют личность человека, постоянно подстраивала себя под характеры других людей, – она и стала в конце концов нынешней Нагасэ… так, да?
– И с тех пор… у меня проблема. Даже если я пытаюсь жить свободно и так, как мне нравится, я все равно не понимаю, как это. Я… ничего не могу. Поэтому я решила и дальше играть персонажа, подходящего к каждой конкретной ситуации. И так и делаю.
Вот почему все так было? – внезапно подумал Тайти.
Она поэтому оставила выбор кружка на усмотрение учителя?
Потому что «ее самой», которая могла бы выбрать, просто не было.
И та Нагасэ, которая общается с Тайти и остальными, – она тоже играет какого-то персонажа, роль Нагасэ, которая считает, что это не настоящая она?
И те разнообразные лица, которые она показывает, она тоже выбирает из множества персонажей, которых играет?
– Единственное, про что я точно могу сказать, что «это исходит от меня самой», – мое умение четко видеть, «чего хотят другие». Звучит как ирония, но это последняя крепость, которая не дает мне полностью потерять «себя». …Точнее, видимо, была последняя крепость. …Как ни странно, я уж начала думать, что и правда можно жить свободно… но только в последнее время… мне кажется… что это у меня перестает получаться.
Вот почему Нагасэ выказала страх, когда не смогла распознать андрофобию Кириямы.
– Что же делать… так я стала думать. Если я перестану это уметь, я перестану быть настоящей «собой»… И тогда как я со всеми… как я буду общаться?.. Где какого персонажа… надо… делать?.. И сейчас я персонажа… как-то… сама не контролирую…
Инаба сказала, что Нагасэ самая нестабильная и что ей угрожает самая большая опасность.
– А теперь еще эти… обмены личностями и [телами]… «Я» как личность уже почти исчезла, но все равно я жила как Иори Нагасэ. Потому что любой, кто видел это [тело], сразу понимал, что это Иори Нагасэ! Какое бы… содержимое ни было в этом [теле]. …Но когда пошли обмены, даже это стало туманным… «Я» как личность исчезаю… «я» как [тело] исчезаю… и это все продолжается и продолжается… Никто уже не будет видеть во мне меня… я и сама перестану понимать, что есть я… и тогда… и тогда я просто исчезну из этого мира, ведь так?
Таков мир Нагасэ, продолжающей и продолжающей всех обманывать и заметившей наконец, что потеряла свою изначальную форму.
Для этого мира, и так постепенно разрушающегося, землетрясение под названием «обмен личностями» оказалось слишком мощным.
Сброшенная с утеса, за который она отчаянно цеплялась, Нагасэ теперь тонет в черной пучине. Тайти понял, что хочет ее спасти. Понял, что хочет нырнуть в эту черноту и спасти Нагасэ. Но – не может. Не из-за страха. Просто что бы он ни сделал, Нагасэ это не спасет. Бесполезно.
Нужно думать.
Прямо сейчас может ли он для Нагасэ что-нибудь –
– Ты из этого мира не исчезнешь, не будет такого, – с нажимом заявил Тайти.
«Почему?» – спросили чистые и невинные глаза Нагасэ.
– Что бы ни случилось, как бы все ни повернулось, я всегда буду знать, что Нагасэ – это Нагасэ.
Тайти даже веревку не мог бросить тонущей Нагасэ, но хотя бы лучик света ей показал.
Какое-то время Нагасэ лишь озадаченно моргала. Потом пробормотала:
– Это… невозможно…
– Возможно, – глядя ей в глаза, произнес Тайти.
– Как… Тайти… ты можешь… так… уверенно говорить?..
Тайти видел в лице Нагасэ страх, боязнь – и в то же время нечто вроде надежды.
– Потому что… Нагасэ, я тебя…
В этот самый миг в памяти у него вспыхнули слова Инабы.