========== Часть 1 ==========
Карета Его Сиятельства ехала по сельской местности. Анна пыталась отвлечься от мыслей о Якове, смотря из окна на поля, рощи и деревни, которые они проезжали. Князь Ливен явно скучал.
— Дядя Павел, Вам не интересно?
— Не особо. По большей части пейзажи за окном везде одни и те же.
— Вы часто бываете в дороге?
— Чаще, чем этого бы хотелось. Но такова моя служба…
— И чем Вы занимаетесь в пути?
— Или работаю с документами… или читаю какую-нибудь книгу… или сплю…
— Как можно спать, когда карету трясет, и она подпрыгивает на ухабах?
— О, карета отнюдь на самый худший вариант… Можно дремать и верхом на лошади, если очень устал…
— Вы, должно быть, шутите? Разыгрываете меня?
— Да какие шутки? Аня, я — человек военный, на службе бывает всякое, кроме того, я ведь не всегда был подполковником… который по возможности путешествует с удобством. Конечно, не как Его Сиятельство, но все же вполне комфортно…
— Павел Александрович, Яков говорил, что когда он был чиновником по особым поручениям, ему тоже приходилось часто быть в разъездах. Это что же… он тоже спал в экипаже… и на лошади?
— Аня, ну кареты ему явно не подавали, — засмеялся Ливен. — У него была подорожная, а уж что ему могли предоставить на месте — это только он может тебе сказать. По своему собственному опыту знаю, что бывают ситуации, когда экипаж не получается раздобыть, как и верховую лошадь. Хорошо, если кто-то может одолжить тяжеловоза и телегу.
— Телегу и тяжеловоза? — тут уже засмеялась Анна. — Вот уж ни за что не поверю… Князь на телеге…
— Аня, не князь, а офицер, который на службе. На службе я не князь, ко мне только обращаются Ваше Сиятельство. Так принято. Князь я в обществе… и в своих владениях… Там, конечно, на телеге, запряженной тяжеловозом, меня увидеть вряд ли возможно… Поскольку у меня есть конюшни, в них и верховые лошади, и упряжные. Так, как в усадьбе в Царском селе.
А вот на службе бывает по-всякому. Про тяжеловоза и телегу была отнюдь не шутка. Как-то я был в пути по служебной надобности, погода была очень скверная, несколько дней лил дождь, дороги все развезло, а ехать было нужно, причем срочно. Я был с одним обер-офицером, он правил коляской, мы медленно взбирались по дороге, точнее тому, что от нее осталось, на холм среди леса, и тут с этого холма хлынул поток воды и грязи и просто снес коляску, перевернул ее, у нее сломалась ось. Я из коляски просто выпал, а мой офицер запутался в упряжи и сломал ногу, лошади тоже досталось так, что даже стоять не могла, не то что идти… И вот я один изо всех более или менее в целости и сохранности, грязный с головы до ног, промокший до нитки, но отделавшийся парой ушибов и царапин… Офицера своего перевязал как мог, чтоб хоть кровь ручьем не лилась. Посмотрел карту — на ней где-то в версте поселение числится, думаю, ну версту-то я беднягу дотащить смогу, не оставлять же его там в грязи и под дождем, да и лошадь у людей, скорее всего, имеется. Ну и поковылял с ним туда… главное было не подскользнуться и не упасть вместе с ним, а то вряд ли бы поднялись…
— И что, подполковник нес на себе младшего по чину офицера? И в каком он чине был? — полюбопытствовала Анна.
— Аня, какая разница в каком? Важно, что человек нуждался в помощи, а не то, в каком чине он был… Я оставил его в том поселении, а позже о нем позаботился местный доктор. Поселение оказалось хутором на три дома, все между собой родственники, причем бедные, никаких верховых лошадей, только пара тяжеловозов. Вот и пришлось одолжить у них одного тяжеловоза и хлипкую телегу и так добираться до ближайшей крупной деревни, что была верстах в пятнадцати, а там уж помещик, у которого усадьба рядом, распорядился доставить меня в город на своей коляске… Так что в той деревне и в усадьбе господина подполковника видели на телеге…
Анну не оставляла мысль о том, что Павел — князь, штаб-офицер тащил на себе младшего по чину офицера, не бросил его, не роптал, и беспокоился не о себе, а о нем… Она подумала, что случись подобное со Штольманом и его помощником или околоточным, Штольман бы тоже не бросил Коробейникова или Ульяшина где-нибудь в лесу в грязи под проливным дождем, а как-нибудь доволок его до места, где тому могли бы оказать помощь. Не такой был Яков Платонович человек, чтоб кинуть другого в беспомощном состоянии на произвол судьбы…
— Девочка моя, мне бы хотелось поговорить с тобой о том, как будет в моей усадьбе, — прервал Ливен размышления Анны. — Слуги будут обращаться к тебе Ваша Милость и по имени отчеству. Так же, как бы обращались к Якову.
— Не нужно этого, — смутились она, памятуя свой опыт в доме Разумовского, где для слуг князя она тоже была Ваша Милость.
— Нет, нужно. Для них ты жена моего племянника, сына князя. В моем доме, кстати, Якова они будут называть Яков Дмитриевич. Сын Его Сиятельства Дмитрия Александровича, которого большинство из слуг знали, для них Дмитриевич, каким бы у него ни было отчество «в миру», тем более, что Яков так похож на Его Сиятельство, что они, видя Якова, все равно бы иногда сбивались и называли его по отчеству князя. Я это уже сам испытал. Сказал Демьяну, что мы едем в Затонск к сыну Дмитрия Александровича. А он спросил, надолго ли мы к Якову Дмитриевичу собираемся, так как надо знать, что с собой брать, хоть и прекрасно знал, что он Яков Платонович… Но это только для слуг. Для всех остальных он, естественно, останется Яковом Платоновичем. Понимаю, что немного путано. Но в этом есть свой резон. У Якова должно быть… прочное положение даже в глазах слуг. Называя его по отчеству князя, они непроизвольно будут воспринимать его именно как его сына, а не как бастарда. Относиться к нему с почтением и уважением, настоящим, а не показным. Ты понимаешь разницу?
Анна задумалась:
— То есть Яков Дмитриевич для них это как сын князя через много лет наконец приехавший к родным, как если бы он просто все время жил где-то далеко, например, за границей, и они его просто раньше не видели? А Яков Платонович — незаконный отпрыск князя, привеченный, возможно, из жалости и милости?
— Да, можно сказать и так. А как ты сама знаешь, подобное отношение к Якову нанесет урон его гордости.
Теперь я хочу рассказать тебе про уклад жизни в моем доме. Он может показаться тебе странным. Слуги в доме бывают только в дневное время, часов с шести утра и где-то до девяти-десяти вечера, это в обычные дни, если нет никаких приемов или поздних встреч. На ночь они уходят к себе во флигель. Я человек подобный сове, более активный в поздние часы, чем рано утром. Хотя на службе я готов ко всему, если есть возможность, я предпочитаю следовать своему внутреннему распорядку, поэтому часто работаю с бумагами поздно вечером и даже ночью. И я люблю работать в полном одиночестве и тишине, поэтому слуг в доме в ночное время не бывает вообще, даже Демьяна. Я привык к этому укладу за долгие годы и не меняю его даже если у меня живут гости, что случается крайне редко. Кроме того, я считаю, что слуги так же имеют право на отдых как и хозяева. Я не из тех хозяев, кто ждет от прислуги бодрствовать всю ночь, чтоб услужить барину — то подать ему воды, то открыть или закрыть окно. Если мне что-то нужно, я обслуживаю себя сам. Этого же я ожидаю и от гостей. Если тебе вдруг захочется чаю посреди ночи, изволь спуститься в буфетную и вскипятить воду сама или жди, когда утром придет прислуга.
Поскольку в усадьбе я живу один, да и кроме того не постоянно, я не считаю нужным содержать штат прислуги, полагающийся княжескому дому, точнее семье князя. У меня нет отдельно дворецкого, экономки и лакея, с этими обязанностями прекрасно справляется Матвей. Дворецкого, двух горничных и Демьяна на мой дом достаточно. Демьян прислуживает исключительно мне, дворецкий и горничные еще и моим гостям. У меня правило, что я не принимаю гостей с их личными слугами. Или вам прислуживают мои люди, или найдите себе другой дом, где будут не так привередливы насчет гостей. Поэтому графиня приедет без служанки. Ей и тебе будет прислуживать моя горничная, которая также выполняет обязанности камеристки. Как вы будете делить ее, договаривайтесь с графиней сами. Аня, я не самодур и не сумасшедший. Я одинокий служивый человек, привыкший жить по своим правилам и не меняющий их в своем доме в угоду другим.