Завидев меня, два хилых паренька решили дать заднюю, но я не позволил им сделать и шагу. Накопленная злость нашла свой выход. Удар за ударом я молотил по человеческой смуглой плоти, намеревающейся совершить грех в канун великого праздника. Зачеркнув красным маркером под названием «Жизнь» правила ведения борьбы, я наносил точные удары в нужные места. Лишь удовлетворив агонию души до последней капли, я смог оторваться от растерзания ублюдков, подумавших изнасиловать молодую девушку, и сфокусироваться на Шестаковой, лежащей без сознания на окровавленном снегу. Подбежав, я молниеносно подтянул хрупкой девичье тело к себе и, не дыша, проверил пульс. Только насчитав с десяток ровных ударов, я смог выдохнуть избыточное количество переработанного в страхе за чужую жизнь воздуха. Укутав Шестакову в свою демисезонную куртку, поднял её на руки и направился к ближайшему подъезду, но дверь, как специально, напрочь примерзла к косяку. Вызвав скорую, я отправился искать ближайший магазин, но нашел лишь единственное относительно спокойное место, спрятанное от промозглого ветра с колючим мелким снегом, под балконом первого этажа, в закутке между деревьями и пытался отогреть замерзающее на глазах женское тело своим теплом. Осознавая свою беспомощность, я кричал. Молил о помощи. Но в такую погоду даже самый отчаянный не выйдет на улицу.
Скорая приехала минут через сорок. Я даже не поверил такому счастью. Они увезли её, оставив меня наблюдать за стремительно уезжающей по непроторенной заснеженной дороге белой машиной, чудом не застрявшей в ледовых колдобинах, навечно застывшей в моем сердце яркой сине-красной вспышкой. Люди в форме оставили меня одного на улице в тридцатиградусный мороз. Наедине с чёртовой курткой, которая всё еще носила цитрусово-имбирный аромат.
Студеный арктический ветер разрезал загрубевшие на холоде кожные покровы на мелкие частицы, проникая через поры в потаенные участки души. На бесконечные минуты я перевоплотился в оголенный, ноющий от пережитых эмоций, нерв, который медленно разрушали острые, холодные глыбины с неба.
Было холодно. Чертовски холодно. Пальцы слушаться не хотели, но погода немного успокоилась, поэтому я смог кое-как продолжить свои поползновения в сторону метро. Через полчаса скитаний по округе, наткнулся на знакомый дом. Почему-то решил подняться. Наверное хотел вмазать хорошенько козлу, который чуть не убил её. Я Прогонял любую другую мысль. Она жива. Точка.
В ожидании лифта шабуршил по карманам куртки, пытаясь найти телефон. Я до последнего надеялся увидеть знак, что с ней всё в порядке, но отыскал только отправленное ранним утром сообщение:
«Жаль, что не увижу твою реакцию прямо с утра, но надеюсь, что ты прочтешь, когда будешь свободен. Дима, ты только представь. Я беременна. Мы как-то говорили с тобой о будущем, но я не думала, что всё изменится так скоро. Сегодня у Леши в квартире студенческая вечеринка. Думаю, ему понравится мой сюрприз. И я буду надеяться, что когда ты приедешь, станешь нашему ребенку крестным отцом:)».
P.S. фуууух, осталась самая последняя часть откровений. И с прошлым будет покончено. Наверное.
смысл 5.
— Беременна, — нашептывал я тогда с минуту, а потом не выдержал и закричал в темноту как раненный зверь. Разлетевшийся звук эхом отразился от лестничной клетки и вернулся обратно, взорвав изнутри. Прислонившись лбом к украшенной мишурой и бумажными снежинками стене, я долбился в нее, пока не перестал чувствовать боль.
— Она беременна от него, — чеканил я в пустоту. Каждое слово сопровождалось ударом. Черт подери, как я был зол на подонка в тот момент. Пока она носила под сердцем его ребенка, он изменял ей с какой-то шалавой, вместо того, чтобы кружить в своих руках, щерясь от счастья.
Я тогда всерьез задумался о справедливости. Почему, черт возьми, кому-то жизнь отрезает не только крылья, но и возникающие на пути возможности, а избранным преподносит всё на голубой каёмочке? По какой причине слабовольных хлюпикам, самоутверждающимся за счет других, достается то, на что другие молятся годами? Почему Сушинский услаждал свое и без того напыщенное эго в постеле с продажной женщиной, а Шестакова боролась за себя и зарождающуюся внутри жизнь?