Возможно, когда-то очень давно люди столкнулись с коварством Холы: узнав неудачу, уже не ходили туда. Быть может, поход на Холу, как бывает на промысле, окончился слишком печально, кто-то пропал без вести. Два слова «худая река» стали тавром, и кето, чуткие дети природы, не преминули последовать предупреждению, таящемуся в двух словах, ставшему законом. Следовать велениям природы — это ли не один из главных законов для живущего? Хола даже стала рекой поклонения. Кето проплыли мимо Холы — Алексей пошел на нее. «Умный в гору не пойдет — умный гору обойдет!» — вот еще одно толкование этого закона, но всегда существует множество и других толкований, когда дело касается человеческих индивидуальностей: здесь каждый по-своему демонстрирует возможности характера. Река стала тотемом, а этот человек свои отношения с Холой рассматривал примерно так: «Мне ли бояться бабушки? Я ведь не слаб. Есть ли причина сдаваться? Хола нужна мне, а хотя бы и кому другому, что — уступать?!» Конечно, это не гибко, это совсем не по правилам таежной жизни, — там требуется умение следовать диктатам времени и случая, более всего нужны терпение и чуткая реакция на изменения в окружающем мире. Так приспосабливается все: и трава, и зверь, и дерево. Покорись законам окружающего мира — и ты будешь существовать, а может быть, и преуспеешь! Алексей считал, что разумно диктовать свое и не сдаваться — выбор тяжелый, рискованный, но достойный человека, высокий.
Он был достаточно опытным таежником, даже настолько, что, вполне зная, что нарушать таежные законы нельзя, рискнул нарушить еще один закон: «Не отправляйся в неизведанные места один».
Напарник его в это время настораживал капканы у другой их общей избушки, в двух десятках километров от Алексея. Промысловый сезон был тяжелым, и надо было уходить далеко и расставаться надолго. Они назначили друг другу контрольные сроки свиданий на случай болезни, иначе говоря, по очереди проведывали друг друга раз в одну-две недели, так диктовали особенности промысловой работы; как говорят старики в этом краю: «За белкой хоть впятером промышляй из стана, а за соболем широко ходить надо!» Их древнее дело мудреное. Конечно, есть и общие законы таежной жизни, но каждый трудился, опираясь и на собственные знания, силы, наклонности, веру в удачу.
Для людей (в деревне на Енисее) любой из них отвечал за здоровье и жизнь другого, и для того, чтобы в случае несчастья напарник не был виноват, записки со сроками встреч писались так, чтобы вообще никто не был виноват: контрольные сроки встречи оговаривались, а дату на бумаге каждый ставил более позднюю, чем условленная, — такой маленькой уловкой каждый брал полную ответственность за свою жизнь на самого себя.
Каждый из них всегда мог рассчитывать на помощь другого: «Тут меня прикрутило, парень, — говорил Гришка, намекая на необходимость помочь в деле, — надо бы то-то и то-то…» «Я взялся делать то-то и то-то, одному вот не сила», — когда надо, намекал другой, избегая прямой просьбы, — желание каждого обычно выполнялось. Любой из них мог надеяться на товарища в случае болезни или травмы, если они и находились в нескольких десятках километров друг от друга. Если что случится, знал тот и другой: помощь придет, надо только продержаться до срока. Живущие среди людей, хоть и временно оторванные от них, они могли рассчитывать при содействии напарника и на помощь из деревни. Но каждый не забывал, что можно прибегнуть к ней лишь в самом крайнем случае, — такая философия выработалась для тяжелых случаев жизни.
Одному из них нужна была Хола, и он не стал пользоваться правом напарника: не стал просить идти вместе, не счел необходимым отнимать время другого. Алексей верил в свою силу и знал, что не пропадет, что бы ни произошло: сломается лыжа на морозе, встретится шатун или даже случится вывихнуть ногу, — нет, во всех известных случаях он пропасть не может.
Недвусмысленное предостережение охотников-кето не было препятствием для Алексея. Ему нужна была Хола — и он пошел на Холу.
На этот раз он собирался тщательнее. Чтобы быть свободным, высмотрел все капканы в районе двух других избушек: на всех путиках, которые расходились и сходились там, где человек варил еду себе и собакам, сушил одежду и ночевал. Потом Алексей возвратился в центральную избушку, снял шкурки с трех добытых белок и единственного за этот высмотр соболя; сложил в рюкзак продукты, чтобы их хватило, если придется ночевать, туда же сунул кусок оленьей шкуры: подкладывать под себя у костра; наточил топор, заменил кожаные крепления лыж. Утром он не стал брать собак (в середине зимы, в глубокий снег, они портят лыжню, когда ползут сзади), привязал их у шалашей из пихтовых лап, засыпанных снегом и больше похожих на темные норы. Он написал записку напарнику: «Ухожу на три дня вверх по реке Холе», поставил дату и расписался, придавил записку основанием керосиновой лампы, вышел из избушки, бросил собакам по мороженой щуке, просунул бродни в лыжные крепления и съехал на реку.