Наше же государство не желало нагнетать население невероятными законами, просьбами и призывами, потому и отслеживала всплески той магии, чтобы все могли жить спокойно. И без ужасающих последствий.
— Наконец-то, — пробурчал папа, когда поток машин двинулся быстрее, — м-мм… ясно. Они устанавливали пропускную стойку на въезде. Готовьте чипы.
Я закатала рукав, оглядев привычную чёрную точку со скобкой-улыбочкой. Последнюю дорисовала я сама в десять лет, когда один из знакомых Фреи принес в нашу компанию машинку для татуировок. И если у меня второй «глазик» куда-то пропал по прошествию лет, то смайлик подруги был не раз с улыбкой осмотрен городовым и даже один раз полицейскими.
Можно было представить папино лицо, когда я ему похвасталась своим художеством в тот же вечер. А вот мама оценила по достоинству — у неё там до сих пор виднелся шрам от установки чипа. Почему-то с самого рождения плохо зажил — а устанавливали его именно в первый месяц начала жизни.
Через стойку мы проехали без проблем. Чипы значились в системе, как допущенные с преимуществом — игры Фратрии подразумевали огромное скопление фанатов, но всего десять участников. Пять Тандемов. И мы, как самый несчастный.
Столица была привычно ослепительно архитектурной под старину. Костна сама по себе — более консервативно-настроенная страна. Это отслеживалось во всём — мало кто любил новшества, вовсю процветающие в других государствах. «Королевством», тем не менее, мы были не с точки зрения политической системы, а лишь по названию. На самом деле во главе была не королева, а высший Сенат, принимающий решения совместно с ней. А ещё, конечно же, система, которая помимо того, что подсчитывала голоса, так ещё и вносила свой, основанный на холодном расчете, логических вычислениях и грядущих тенденциях.
Из-за всё той же консервативности власти, которая как раз и жила в столице, здания здесь были по большей части или воссозданы по подобиям тех, что строились в восемнадцатом веке, или были спроектированы системы как подходящие по стилю. Поэтому вся столица имела удивительно аутентичный вид, цвет и форму. Выглядело это потрясающе и невероятно гармонично, поэтому сам город Дорринт — столица, был признанным зодческим венцом творения. Мама обожала это место.
Я же настолько привыкла ездить сюда с папой на какой-то очередной срочный вызов его как сенатора, что… особенно на выходных… терпеть это не могла. И успела привыкнуть, что младшие сенаторы работают намного больше, чем старшие и тем более высшие. Поэтому на подсунутый мне системой список «благожелательных» профессий после выпуска из школы я всегда смотрела с негодованием. Первой и самой важной строчкой там всегда была «Сенатор среднего звена». И я согласна была на кого угодно, будь то садовник королевского леса, или прачка в общежитии школы-пансиона, но только не вызовы на места голосований и разъезды в другие страны для подписания бумаг учёта.
— Раз в пять больше, чем наша, — указала на корпуса пансиона Фрея, — с джипиэс ходить придётся.
Я улыбнулась, разглядывая колоннаду главного входа, выглядящую будто решетчатые ворота, к которым папа завернул нашу четырехместку. Если не считать того факта, что мы попали в поток мелких двухместок учеников старше допустимых для вождения шестнадцати, то всё было бы сносно. Ну, кроме нашего с Фреей напряжения из-за того, что каждая из машин была не дешевле того «корабля», на котором передвигались мы.
— Это Коинтиб? — назвала марку подруга, — вот это аппарат! Как его система только на дороги допустила? Он же шире стандарта раз в… м-мм, нет, вы видели кто за рулем? Ему на вид лет четырнадцать! Где были мои четырнадцать, когда всем раздавали такие двухместки?
— Твои четырнадцать в этот момент мечтали о розовом надувном бассейне на колесах, — вспомнила я, — который ещё и на радиоуправлении был, помнишь?
Папа даже отвлекся от парковки, чтобы усмехнуться, глядя на меня. Я решила оправдаться:
— Это было модно!
— И прикольно, — хихикнула Фрея с заднего сидения, — представьте только, как сидите в жару в прохладной водичке, едете по своему саду и пытаетесь задавить Маку и Джоша, — последний был её братом, — красота… я так два лета кайфовала!