Командир отряда свел брови и посмотрел в глаза Цзинь Го.
- Подвиг патриота велик, даже если он совсем незаметен, - сказал он. - Не думайте, что работа разведчика заметнее работы прачки. О ней солдаты и даже многие командиры не знают ничего. Хорош тот лазутчик, которого не только враги, но и свои считают обыкновенной прачкой.
- Прошу вас поверить: сердце мое наполнено желанием служить народу на любом посту, - скромно ответила Цзинь Го. - Но если я смогу совершить нечто подобное тому, о чем так прекрасно пишут газеты, я приду к победе во столько раз счастливей, сколько крыш на самой большой пагоде в Пекине. В моем уме нет мечты об известности. Пусть я останусь таким же маленьким человеком, как прачка... и даже пусть я стану еще незаметней!.. Но пусть кровь моя сольется с потоками крови, проливаемой моим великим народом за его великое дело... Простите мне мои неумелые слова.
Да, Цзинь Фын очень хорошо помнит, что при этих словах сестры сердце ее наполнялось гордостью: вот это были замечательные слова! Теперь-то все поймут, что Цзинь Го уже совсем взрослая и думает и говорит, как большой солдат... А скоро... да, да, довольно скоро такой же будет и она - Цзинь Фын.
- Хорошо, - сказал командир начальнику разведки. - Если вы полагаете, что настало время ей стать бойцом секретной войны, которую ведут наши люди во вражеском тылу, я сделаю ее для начала связной. Это хорошая школа для будущего лазутчика.
Цзинь Фын не смогла поднять глаза на начальника разведки. Ей казалось, что он думает бесконечно долго. Она обмерла от радости за старшую сестру, когда он сказал:
- Хорошо! Пусть Цзинь Го станет сначала связной, а потом солдатом моей разведки. Я надеюсь, дорогой мой друг, что горе никогда не коснется вас в связи с ее именем. Если случится то, что может случиться на войне с каждым солдатом, то слава подвига, совершенного Цзинь Го, озарит вас светом такой гордости, которая не оставит места печали.
Цзинь Го молча поклонилась обоим и вышла, не поднимая головы. Им не следовало видеть слезы радости, навернувшиеся на ее глаза. Но эти слезы очень хорошо видела Цзинь Фын.
Со времени этого разговора прошло немало месяцев. Цзинь Го была связной, была лазутчицей. А теперь героини Цзинь Го не было больше среди живых, но ее имя поднимало на подвиги бойцов Народно-освободительной армии Китая.
И вот Цзинь Фын заступила на место старшей сестры. Она уже связная и будет лазутчицей.
При мысли об этом туман счастливой слезы скрывает от нее лица склонявшихся друг к другу командира "красных кротов" и начальника разведки.
Цзинь Фын засыпает. Она еще совсем маленькая, и ей снится подвиг, который она совершит. Ее детские, пухлые губы трогает легкая улыбка.
Эту улыбку замечает начальник разведки. Он делает знак товарищам. Они замолкают и оборачиваются к спящей Цзинь Фын. И на лицах всех трех - полном, добродушном лице начальника штаба, бледном, усталом лице командира и темном, как кора векового дуба, изрытом оспинами, суровом лице начальника разведки тоже появляется улыбка.
- Цветы жизни молодого Китая, - тихо говорит бывший мельник из Шаньси, взойдут отсюда, из-под земли...
- Тысячи лет корни их поливались кровью простого народа Китая, - отвечает начальник штаба, - но теперь они взойдут - невиданно прекрасные цветы...
- Вот он, наш маленький цветок... Пусть напоит его роса любви и озарит солнце счастья! - шепчет разведчик, словно боится, что даже такие слова могут спугнуть улыбку с розовых губ девочки.
А командир отряда молча скидывает с плеча ватник и, подхватив его здоровой рукой, опускает на спящую так осторожно, что улыбка на ее губах становится еще счастливей. Наверно, ей снится, что ее укрыла розовым крылом остроклювая цапля, забредшая в цветистый сад нового Китая...
Глава вторая
1
Цзинь Фын проснулась. Она подумала, что, наверно, уже наступило утро и товарищи вернулись с поверхности земли. Однако, протерев глаза, увидела только командира и радиста. Один наушник у радиста был сдвинут, и лицо его выражало жаднее внимание. Он слушал то, что читал командир:
- "Древняя китайская мудрость справедливо гласит: "Защищаются друг от, друга несколько лет, а победу решают в один день. В этих условиях не знать положения противника - верх негуманности. Тот, кто его не знает, не полководец для людей, не хозяин победы".
Командир сделал паузу, а радист, кивнув головой, сказал:
- Это очень хорошие слова, я их понимаю.
Командир продолжал читать:
- "Нет ничего, что следовало бы пожалеть для получения сведений о враге. "Знание нельзя получить наперед от богов и демонов. Знание положения противника можно получить только от людей", - кажется, так сказал древний мудрец Сунь Цзы. Он сказал очень правильно, имея в виду необходимость посылать в стан врага лазутчиков. И он же сказал: "Не обладая гуманностью и справедливостью, не сможешь ничего узнать у людей в тылу врата". Это тоже правильные слова, хотя они были сказаны тогда, когда в Китае почти не было ни гуманности, ни справедливости. Мы, армия Народного Китая, гуманны и справедливы уже по одному тому, что гуманна цель нашей борьбы и борьба справедлива. Мы не можем не быть гуманны и справедливы, потому что мы армия народа. А народ всегда гуманен и справедлив. Наши лазутчики - лазутчики народа. Все, что они узнают, узнается для народа. Все, что они приносят, приносится народу. Они всегда должны помнить это. Это даст им силы и мужество для..."
Но тут радист поднял руку, прося молчания. Это значило, что в наушнике он услышал позывные. Он быстро надвинул второй наушник и взял кисточку. Его рука забегала по бумаге. Потом он повернул рычажок в аппарате и заработал ключом. Он работал недолго. Девочка знала: то, что он сейчас передает, называется квитанцией. Потом он обернулся к командиру, внимательно следившему за его работой, и протянул ему листок.
Прочитав написанное на листке, командир некоторое время сидел в задумчивости. Затем девочка в щелочку между краем ватника и своей бровью поймала его взгляд, брошенный в ее сторону. Несколько мгновений командир смотрел на нее, потом встал и вышел в ту часть подземелья, где помещалась постель начальника разведки.