Когда Анна в одну из сред всё-таки заикнулась о ночёвках у Ирины Александровны, Смирнов просто забил ей рот поцелуем. Он стал делать так всякий раз, когда этот вопрос задавался. Целуемая Анна таяла, с воплем обвивалась вокруг Андрея Андреевича, замолкала, сдавалась и своей страстью пыталась если не отвратить любимого от мерзавки из филармонии, то хотя бы распалить, расшевелить в нём жажду творчества. В результате её усилий Андрей Андреевич, красный, взмокший, изнурённый, всегда тихо задрёмывал и бормотал, что ей пора замуж за могучего кавказца с причиндалами до колен.
Анна тоже закрывала глаза и видела перед собой Шелегину, её слабые гнущиеся ножки на непомерных каблуках и вечные пакеты из бутиков. Нарядов у Ирины Александровны накопилось, по Анниным подсчётам, насколько сотен, и все чёрные. До чего отвратительны эти тоскливые глазёнки в окружении густого хвороста намазанных ресниц! А её ненормальная дура-дочка…
Время шло, Ирина Александровна торжествовала. Последние Дашины фокусы с Вагнером и «Багателью» поглотили массу времени и сил Андрея Андреевича. Он почти не заглядывал на репетиции Рождественского концерта в музее, а когда их нельзя уже было пропускать, его и тут доставала Ирина Александровна. Она тащила его за статую Каллипиги, донимала своими проблемами, душила своими песцами. По тому, как её пальцы в перстнях привычно и жадно гладили бока и бёдра Андрея Андреевича, Анна понимала, что никакое не милосердие их связывает, а устоявшийся и частый секс. Разве музыка выдержит такой натиск тривиальности!
Добил Анну вчерашний слушок о том, что Ирина Александровна вместе с «Ключами» отправится на гастроли в Нидерланды. Этого только не хватало!
Сидеть сложа руки Анна больше не могла.
Она пока не знала, что скажет Ирине Шелегиной, зачем идёт к ней. Однако ярость и обида за Андрея Андреевича настолько её переполняли, что она почти бегом одолела и скользкие тротуары микрорайона Берёзки, и бесконечную пыльную лестницу шелегинского подъезда (лифт в этой дыре, конечно, не работал!)
Застать у Ирины Александровны Смирнова Анна не рисковала: тот ужинал со спонсорами. Дашка наверняка тоже где-нибудь болтается. Злая, запыхавшаяся Анна кулаком ударила по дверному звонку. Звонок жалобно тренькнул. Ирина Александровна открыла нескоро.
— Аня? — удивилась она.
Как всегда, было у неё кисловатое, утомлённое, но тщательно подкрашенное лицо и безупречная причёска. Даже спать ложится она, наверное, с этой сизой перламутровой помадой на губах!
Анне очень захотелось прямо сейчас стукнуть Ирину Александровну по носу. Но вместо этого она вежливо сказала:
— Я ненадолго. Минут на десять, не больше!
Она сняла шубку и прошла вслед за хозяйкой на кухню. Они уселись за стол. Над их головами низко висел красный абажур.
— Кофе? — предложила Ирина Александровна сухо.
— Зачем вам Андрей? — вопросом ответила Анна.
Ирина Александровна испуганно вскинула свои негустые брови. Анна ухмыльнулась:
— Поражены?
К её горлу уже катился знакомый спазм бешенства, который срывал ей прежде концерты — понервничав, она не могла петь. Но говорить могла! Заговорила и теперь:
— Зачем вам Андрей? Зачем вы надоедаете ему, отвлекаете своими никчёмными делишками, не даёте работать? По какому праву? Вы, как банный лист, прилипли к талантливому человеку и не позволяете ему ни дышать, ни творить! Подумайте, кто он — и кто вы. Оставьте его в покое, или вы очень пожалеете!
Лицо Ирины пошло пятнами и увлажнилось нервным потом.
— Как ты смеешь! — вскинулась она. — Ты с ума сошла, что ли? Ты позволяешь себе поднимать на меня голос в моём доме? Мой муж тут, дочь сейчас вернётся. Чего базар устраиваешь? Оставь меня в покое!
— Если вы дочь и мужа любите, как расписываете, то отвяжитесь от Смирнова. Займитесь своей семьёй!
— Не тебе указывать!
— Мне! Именно мне! — закричала Анна.
Спазм у неё прошёл, голос очистился и зазвенел:
— Вы полная бездарность! Ничтожество! Собирательница тряпок и побрякушек. Из-за вас он музыку писать перестал! Что вы ему можете дать?
— А ты ему самое нужное дать собираешься? — язвительно спросила Ирина.
Обычно она бывала осмотрительна и сдержанна, если не сказать труслива. Но иногда на неё находило непрошенное упрямство и сварливость. Тогда она чеканила невесть откуда бравшиеся злые слова и плохо соображала, что делает. Анна огорошила её, грубо влезла в самое больное и дорогое и возмутила до самозабвения.