- Сыну моряка незачем быть казаком, - проворчал Сергей Иванович.
Иван Кузьмич не заставил себя ждать, прибежал, запыхавшись, с шумом вошел в баню, плюхнулся кулем на лавку.
- Сергунька, сынок, живой? Сердце за тебя изболелось. Тут тебя шкуровцы ищут. Верные люди предупредили. Ты б поостерегся. Споймают - пощады не жди, да и мужики на тебя в обиде.
- Чего я им так не угодил? Я не красная девка мужикам нравиться.
- Ты вот это… того… насовсем… - замялся дед. - Это же твоя родная деревня, ты тута и Клашку вон целовал, за тобой ее отец аж с оглоблей бежал. Призвали тебя на царскую службу, а то бы порешил.
- Богатея она дочка, - сказал уклончиво Сергей Иванович. - Приказчик ее за приданое взял, не по любви. Дошли вести и до Кронштадта.
- Деньги, приданое - не про то речь. Ты с мужиками не ссорься. Ты с ними помирись, они тебя и укроют, не выдадут.
- Нет, батя! - сплюнул моряк. - Я у них в погребе сидеть не собираюсь. Знаю я земляков. Забыл, как у того отца Клашки по весне брал меру пшеницы, а по осени отдавал три?
- Так конечно, - согласился дед. - Смотри, тебе виднее. Но народ не стращай! Думается, после казаков многие поумнеют.
- Ты, батя, Семену про меня все же не говори, - попросил старший сын.
- А че? - взъерошился дед. - Нарожал пауков. Одна кровь, а друг от друга хоронятся. Чего же ты брата родного стережешься?
- Семен был в кулацкой банде, в той, что двух продотрядовцев убила.
- Брешешь! - вскочил отец. - Нишкни!
- Факт установленный, - вздохнул Сергей Иванович. - Не в моих силах, не в меня стрелял, я бы простил. Покрывать не могу и не хочу. Знал, с кем и на что шел. Трибунал разберется.
- Я тебя прокляну! - вскочил с лавки дед и поднял над головой тощие длинные руки в буграх от вздутых вен. - Знамо ли дело, брат брата под трибунал подведет! Где правда? Вот твоя баба и сын, мой внук, пришли ко мне, я их принял, укрыл. Ты сейчас пришел, я тоже закрою… А когда красные вернутся, ты брата хочешь выдать на погибель? За добро злом заплатить? Не по-божески! Да и не стрелял он по красным, трус он, заячья душа, сидел в кустах и свистел, как Соловей-разбойник.
Деду было жаль сыновей: какой палец ни укуси - любой больно. По вековому опыту он знал, что в тяжелые годы выживают те, у кого семья дружнее, и он никак не мог понять, что за напасть разъединяет его сыновей. И тот прав, и этот…
Поговорили бы, посудачили, пришли к единому мнению, ан нет, как скаженные, друг на друга чуть не с вилами.
Росли вместе, он их на руках носил, наказывал, не без этого, за шалость, учил уму-разуму - жизнь впереди у сыновей предстояла несладкая, внушал добро, любовь к земле.
- Не моя вина, что твой сын, сын бедняка, стал бандитом! - бушевал старший сын. - Разменял революционную и пролетарскую совесть…
- Да будя тебе! - повис на нем отец. Старик был дряблым и тяжелым. - Будя! Сядь, сынок! Сергуня, Сергуня, каково мне? Подумал бы хоть малость об отце. Сядь, сынок! Всю жизнь для вас старался, и когда жисть наладится… Тьфу, неладная! Жить бы да жить! Может, баньку тебе истопить? Без шума, без крика. И бельишко на каменке прожаришь, а то вши зажрут. Свалит сыпняк, твоя революция на погосте тремя аршинами закончится.
- Я понимаю тебя, - смягчился Сергей Иванович. - Баньку хорошо бы. Осторожно только. Вдруг Семен с Гришкой париться придут?
- Уйдут! Отошлю я их к цыгану с бороной. Скажу, Дуньке с Пелагеей приказал стирку затеять. Так-то лучше, Сергуня, по-людски.
- Я воды наношу, - сказала радостно Полина. - Нам на двоих немного потребуется. Я тоже попарюсь. Помнишь, как в Архангельске парились, когда ты в самоход прибегал? Напаримся и в сугроб. Здорово!
- Бать! - попросил Сергей Иванович. - Пошли Катьку за Ваняткой. Далеко он? Соскучился больно!
- Внук мой, весь в меня! - крякнул довольный дед. - Знамо дело, с отцом встретиться. Шустрый мужик будет, по всему видать.
Дед любил Ванятку вначале сдержанно, постепенно как бы оттаивал. Гришка был прав, что дед приваживал лишь внука и не глядел в сторону внучек, хотя и заботился о них, другой раз покупал горсть леденцов в деревенской лавке. Сказывалась традиция! Внук - продолжатель рода, наследник, внучки уйдут в другой дом, от них ничего, кроме порухи.
Катьке дали наказ, она побежала в овраг, прибежала к клуне, заорала во всю глотку:
- Ванятка, айда до дому! Твой батяня пришел, тебя кличет!
Вот дура девка!
Но откуда она узнала, что балтийский моряк украдкой заглянул в отчий дом?
Видать, плохо хоронился, не остерегся. Деревня не город. В деревне чихни в кулак, а в другом конце скажут: «Будь здоров, Сергей Иванович!»