Муниф, сглатывая кровь, понимал зыбкость своего положения и чувствовал себя мертвецом. Собственно, он мысленно уже умер, когда Рушди ему дал в руки автомат, тот самый, которым он играл в детстве, который воспринимал уж если не как игрушку, то как нечто обыденное, как отцовскую саджаду[15], как семейный Коран в бархатном мешочке, как кусочки ладана, красноватые и лимонные, хранившиеся в черной шкатулке, оставшиеся с рождения Мунифа и Муслима, — остатки былой роскоши. Последние годы покупали более дешевую мирру, по запаху она отличалась не столь существенно. И эта «игрушка» стала смертью, когда обрела убийственную начинку в виде магазина с патронами.
Муниф едва различал перед собой ботинки военных. Кровь склеила ресницы. Но ему и не хотелось открывать глаза. Вдруг он услышал голос — низкий, бархатистый, вкрадчивый:
— Я же просил не калечить! Позови Захаба с его прикладом.
Прозвучало это устрашающе.
Но Захабом оказался врач. Правда, довольно зловещий, с чемоданчиком, из которого с брезгливым выражением очень смуглого лица он достал марлю и какие-то бумажные свертки. В одном из них оказались стерильные иглы, в других вата и бинты. Доктор велел Мунифу сесть, и, когда тот не смог из-за боли в ребрах, Захаб сказал кому-то за своей спиной:
— Его бы надо обезболить. Может развиться болевой шок.
— Так обезболь! — повысил голос главный.
Муниф наконец разглядел говорившего — тот самый человек, что стоял во дворе. Только теперь при слабом свете стало ясно, что этот тип совсем не похож на генерала, гораздо моложе, мукадам от силы, а не генерал, хотя виски седые.
Глаза колючие, умные, он и не пытался маскироваться под доброго дядюшку. Циничный военный человек, который продумывает каждый свой шаг. Если он пока и оставил Мунифа в живых, то это напоминало эксперимент, опыт, когда, скажем, тебя в пустыне укусила какая-то тварь, хорошо бы ее поймать и принести врачу, чтобы понять, каким ядом ты отравлен.
В данном случае неизвестный подполковник хотел разобраться, что за гаденыш вылез в ночи из кустов, кого винить в покушении, кто из охраны прошляпил и как можно использовать мальчишку в идущих переговорах, ведь подполковник не мог не понимать, что самостоятельно пятнадцатилетний парень в охраняемый особняк пробраться не смог бы — задействованы нешуточные силы со стороны новоявленных хуситов.
Муниф ошибался в одном — подполковник уже знал, кто лежит перед ним на бетонном полу, кто он, этот окровавленный мальчишка со слипшимися густыми вьющимися волосами, со взрослым лицом, искореженным гримасой не боли, а предчувствия скорой смерти. Подполковник много видел погибших на поле боя, и чаще всего их лица коверкала похожая гримаса. Посмертная маска. Оскал белых зубов на лице, перепачканном землей и кровью, уже застывшей коркой.
— Захаб, откуда столько крови? Он ранен, что ли?
— Не думаю, — доктор склонился над Мунифом и обнаружил продолжавшую кровить рану на ладони. — Тебя спасла эта рана, сейиди[16], — заметил Захаб. — Он не смог бы нормально стрелять при таком ранении.
— Порезался о стекло, когда лез через забор, — вмешался один из охранников. Он тут же заткнулся, так как подполковник взглянул на него настолько свирепо, что любой бы понял — судьба и карьера его решены.
— Приведи его потом ко мне, когда обработаешь рану и он сможет говорить, а не стонать.
Захаб разложил свой инструмент прямо на полу рядом с Мунифом. Достал иглу, вдел в нее нить, которую вынул из одноразового пакетика. Обещанное обезболивание он делать не стал. Муниф, оглохший от собственного крика, пока ему зашивали рассеченную ладонь, а затем и бровь, подумал, что это было все же негласное распоряжение подполковника — так с ним обойтись. Чтобы понял, прочувствовал всеми фибрами, что стоит на грани и не в его положении быть несговорчивым.
Завершив свои манипуляции, Захаб оттер лицо мальчишки салфетками, остро пахнущими больницей и спиртом. Муниф сейчас, как никогда, чувствовал себя в руках Всевышнего и то, что, наверное, пока не пришел его срок.
— Тебя предали, Муниф. Генерал, за чьей жизнью ты пришел, уехал за два часа до того, как ты перелез забор, — сказал ему подполковник, когда Мунифа к нему привели.
Мальчишка не поверил. И у него были основания так думать… В комнате, где на ковре сидел подполковник, на низком столе перед ним стояло блюдо с ароматной козлятиной и рисом. Пошатывающегося пленника усадили напротив, даже подложили под спину подушку, но не из жалости, а чтобы он не завалился на спину. Захаб все-таки вколол ему обезболивающее, и Муниф слышал слова подполковника как сквозь вату.