Муниф и в самом деле не решился на него напасть. Аккуратно снял повязку, обнаружив под ней неприглядное незашитое отверстие с рваными краями, из которого вяло сочилась кровь.
— Где это тебя? — Муниф довольно ловко его перевязал, затянув эластичным бинтом, чтобы кровь остановилась.
— Здесь же, в Эс-Сауре, — Салим снова постучал по бумаге.
Пока Салим одевался, Муниф разглядел заинтересовавший его нож. Американский «Вестерн» с деревянной ручкой из красного дерева, довольно старый, истертый и поцарапанный, по-видимому, сменивший не одного владельца. Ведь наверняка Салим не участвовал в «Буре в пустыне», где использовали эти ножи «последнего шанса». А почему, собственно, не участвовал? Ему сейчас около сорока, даже чуть больше. Если был иракским солдатом… Иракцев побили в Кувейте, но ведь мог быть у него трофей? Однако как мог разведчик России в качестве иракского солдата да еще в таком юном возрасте оказаться в той заварушке?..
На одном листке Муниф быстро написал биографию, благо она небольшая. Несколько раз Салим заглядывал ему через плечо и указывал пальцем на те слова, которые не мог разобрать. Муниф тоже молча приписывал сверху более четко.
«Я, Муниф ибн Наджи аш-Шараф…» — вывел он дрожащей рукой. Пот струился по вискам. Было ощущение, что он сейчас собирается прыгнуть с вершины Эн-Наби-Шуайб[8] в неизвестность и холод.
Он в произвольной форме написал согласие работать на разведку неведомой ему страны, о которой не знал практически ничего. Только то, что это часть могущественного СССР, который участвовал в создании МГБ Южного Йемена, да и всех видов войск. В гражданской войне в Йемене Советский Союз поддерживал в большей степени Аден, но все же имел дела и с Саной. У Мунифа, как и у многих йеменцев, дома хранится советское оружие еще с тех времен, особенно ценятся автоматы Калашникова. Тем более не требовалось для этого никаких разрешений и лицензий. Власти пытались регулировать владение оружием, но тщетно.
Салим все время поглядывал на часы, явно кого-то ожидая. И наконец они оба услышали, что к дому подъехала машина. Он забрал листки, исписанные небрежной рук'ка[9], сложил их и спрятал в нагрудный карман. Кивнул на дверь. Но вышли они не на улицу, а снова на задний дворик.
Стало светлее, звезды словно приблизились, и заметно похолодало, что заставило ежиться обоих мужчин.
— Быстро договорим, в двух словах, — уже не присаживаясь на скамью, сказал Салим. — Связь может быть только через несколько месяцев, точнее сейчас не скажу. Все зависит от моих успехов… Короче, держи ствол, — он ткнул в руки Мунифу пистолет. — На случай если мои люди поведут себя неадекватно. Не должны, но мне важно, чтобы ты добрался до дома в целости и сохранности. Так и тебе будет спокойнее. Это турецкий девятимиллиметровый СМ9. Предохранитель слева. Семнадцать патронов. Выбросишь его, когда убедишься, что тебе ничего не угрожает. Отсидись на съемной квартире, как я уже говорил, пока не сойдут синяки. Лучше квартиру сменить. Но это как получится. Лишних телодвижений делать не стоит.
— Если я начну воевать с твоими людьми, как они сделают фото моего паспорта?
— Обойдусь, на худой конец, но не рекомендую самому нападать. Толку не будет. Твоя подписка все равно у меня, — он постучал по карману, Муниф услышал характерное шуршание. — Спрячь пистолет как следует. Если эти люди увидят, им не понравится, поверь.
Они молча проследовали через дом и вышли с другой стороны на улицу, где стоял джип с выключенными фарами. Даже когда открылась дверца на заднее сиденье, свет в машине не зажегся — никому не нужны внезапно прилетевшие снаряды.
В салоне остро пахло оружием и потом. Сидели двое — водитель и пассажир рядом с ним. Муниф уселся на заднее сиденье, не зная, как себя вести — не здороваться же, в самом деле. Его тоже не поприветствовали.
Салим, подойдя к машине со стороны водителя, облокотился о кромку опущенного оконного стекла и быстро заговорил на незнакомом Мунифу языке, вроде бы на турецком. Водитель засмеялся, хлопнул по подставленной ладони Салима, и машина тронулась с места.
Измученный Муниф и хотел бы заснуть, но только крепче сжимал рукоять пистолета и таращился в темноту за окном. Ехали, останавливались, пережидали, иногда с кем-то созванивались по спутниковому телефону, переговаривались на том же языке, на каком водитель разговаривал и с Салимом. Муниф подумал, что они не знают арабского и даже вздрогнул, когда водитель ему велел, не оборачиваясь: