Вообще он уже чувствовал, что что-то идет не так. Зря он сюда вернулся. Не следовало этого делать.
(«Уезжай! Немедленно уезжай отсюда!!» — кричали внутри него какие-то голоса.)
Но развернуться и уехать он уже не мог. Не мог, и все. Его охватило какое-то тупое безразличие, и он действовал чисто механически, безвольно и равнодушно, как во сне.
Так… Сейчас направо… Опять направо… Здесь под стрелку… На круг… Теперь уже близко… Вот и съезд… Да, здесь… Все, приехали. Надо сворачивать.
Он свернул с шоссе, и машина покатилась по гравию. Камешки звонко защелкали о днище. Слева был лес, справа поле. Реку отсюда видно не было, но виден был вдалеке лес на противоположном ее берегу.
Федор машинально взглянул туда и тут же поспешно отвел глаза. Ему показалось на мгновенье, что он видит у кромки леса что-то белое. Какое-то маленькое белое пятнышко. Больше смотреть туда он не отваживался. Ему хотелось теперь только одного: как можно быстрее со всем покончить. Он вообще уже не понимал, зачем он едет. Ему было уже все все равно: вещи, Джек… По мере приближения к реке все его обычные, нормальные, повседневные человеческие качества и чувства: бережливость, стыд, долг, порядочность — все это бесследно исчезало, растворялось, быстро смываемое волной того знакомого ему уже вчерашнего темного, слепого, нерассуждающего ужаса, который его всего опять постепенно охватывал. Он как будто замер, закоченел. В душе ничего уже не оставалось, кроме ледяного страха.
Уехать!! Немедленно развернуться и уехать! Предательство, не предательство — ему было уже на все это наплевать. Только бы уехать! Уехать!!! Немедленно! Сейчас!! Пока еще не поздно!
Но вот уехать-то он как раз и не мог. Он словно пересек уже некую невидимую черту какого-то заколдованного круга, откуда нет возврата.
Гравий кончился. Федор свернул вправо, вниз к реке. Дорога была сухая, машина плавно катилась по жесткой земле. Начался берег.
Дальше… Дальше… Вот и его стоянка.
При виде своей палатки Федор словно очнулся. Чувство страха и какой-то сосущей безнадежной смертельной тоски внутри только усиливалось, но теперь он по крайней мере снова обрел способность самостоятельно думать и действовать.
Странно… А где же соседи? Тут же рядом еще палатки стояли? И машины… Куда все делись?
Берег был пуст. Его палатка была единственной. Больше вокруг никого не было. Ни одной живой души. Федор посмотрел по сторонам, и все ему показалось внезапно каким-то зловещим. Неподвижная лента реки, неподвижно застывшее в небе солнце, неподвижный душный горячий воздух. Ни ветерка! Мертвая тишина вокруг. Гробовая. Даже птицы как будто петь перестали.
Он вылез из машины и взглянул на свою палатку. Мысль, что ему придется сейчас с ней возиться и из-за этого еще здесь задерживаться, была совершенно непереносима.
Да черт с ней!! Пропади она пропадом! Только бы отсюда скорее уехать!!
Федор уже четко знал, что он будет делать дальше. Его охватила какая-то лихорадочная, суетливая поспешность и желание действовать.
Вот сейчас он для очистки совести только быстренько спустится на секунду к воде, убедится, что никакого Джека на том берегу, конечно же, нет — сразу прыгнет назад в машину и немедленно уедет отсюда прямиком в Москву. Немедленно!! Прямо сейчас и ни на миг больше нигде не останавливаясь!
Ни лодка, ни палатка, ни вещи его больше не интересовали. Он вообще о них забыл. Да гори они огнем!! Какие там еще лодки! Прочь отсюда! Прочь!! Сию же секунду! Немедленно!!
Вообще-то противоположный берег был прекрасно виден и отсюда, сверху, спускаться вниз не было никакой необходимости, но Федор почему-то совершенно точно знал, что он должен это сделать.
Он поспешно, спотыкаясь и оскальзываясь, чуть ли не бегом спустился к воде (лодка была на месте, никто ничего не тронул), поднял глаза и замер.
На противоположном берегу неподвижно стоял Джек. Он молча смотрел на него. Не лаял, не повизгивал радостно при виде хозяина, а просто стоял и смотрел. Он как будто появился из ниоткуда! Когда Федор спускался, его там не было.
Федор тоже молча смотрел на него, и чем дольше он смотрел, тем все более и более не по себе ему становилось. В неподвижности собаки было что-то противоестественное. Взгляд ее казался каким-то странно-осмысленным. Как будто на Федора смотрела вовсе не собака, не его любимый, преданный Джек, а что-то совсем-совсем иное.