Он шел за ней неотступно, и она постепенно привыкла к нему. Иногда Полосатый Коготь подходил совсем близко, и Розовая Медведица рявкала, наотмашь била лапой в его черную пуговицу носа, уходила прочь. Но Полосатый Коготь снова шел за нею вперевалку.
Потом сильно стало пригревать солнце, и какое-то непонятное беспокойство начало одолевать ее. Все чаще мучила жажда и уже не хотелось подниматься по крутым склонам, забираться в каменистые расселины, где всегда так приятно щекотал ноздри запах недоступных архаров, косуль и маралов.
Однажды, когда Розовая Медведица и Полосатый Коготь мирно разрывали дерн, заворачивая и скатывая его в рулоны, ища под ним червей и личинок, объедая корешки трав, на поляне появился еще один их собрат.
Полосатый Коготь неожиданно взревел и поднялся на дыбы. Пришелец попятился и тоже рявкнул, угрожающе и сердито. Но Розовая Медведица внимательно посмотрела на пришельца и поняла, что он не представляет для нее никакой опасности, что он точно такой же, как Полосатый Коготь, может быть даже одного с ним возраста; и тогда она снова занялась своим делом с тем же спокойствием и трудолюбием.
А между тем оба самца, порыкивая, тоже вглядывались друг в друга. Шерсть у них на загривке ощетинилась, глаза загорелись огнем ненависти. И вот пришелец смело пошел на Полосатого Когтя, вытянув узкую хищную морду и прижав к затылку круглые уши. Теперь попятился Полосатый Коготь, присел и вдруг со страшным ревом молнией кинулся на противника. Услыша лязг зубов и такой же ответный рев, от которого засверлило в ушах, Розовая Медведица в страхе отскочила от свернутой ею рулоном полосы дерна и, вся ощетинившись, смотрела, как в дикой схватке вертелись оба самца.
Несмолкающий рев оглашал поляну, от соперников летели клочья шерсти. Потом клубок распался, самцы прянули в стороны и несколько минут стояли в молчании, тяжело поводя боками и обильно исходя слюною. У обоих разинутые пасти были окровавлены. У Полосатого Когтя зияла на плече рана, и оттого холка его мелко вздрагивала. У пришельца был вспорот бок — почти от плеча до крестца. Четыре четких красных борозды оставил Полосатый Коготь на теле своего противника.
Спустя некоторое время они снова ринулись друг на друга, на этот раз поднявшись на дыбы и пытаясь повалить один другого. Это была жуткая схватка — не на жизнь, а на смерть, и трудно было решить, кто из них сильнее и опытнее.
Розовая Медведица, сидя на задних лапах, остро и внимательно следила за поединком. Ей хотелось, чтобы этот внезапный поединок скорее кончился. Она уже привыкла к близкому соседству Полосатого Когтя, привыкла к его запаху и считала своим. Но и к пришельцу не испытывала отчуждения и ненависти за то, что он появился. Она только каким-то дальним чутьем угадывала, что пришелец очень резок и груб, не сдержан в порывах и не в меру смел — и этим он ей не понравился.
Розовая Медведица басисто рявкнула, словно от удовольствия. Она увидела, как Полосатый Коготь, перевернув противника на бок, с размаху нанес могучей лапой удар прямо по хребту. Такой удар был бы способен переломить хребет кулану — дикому ослу. Этих ослов часто доводилось видеть Розовой Медведице на берегах Или и южных склонах Джунгарского Алатау. Пришелец не рявкнул от боли, он застонал. Вторым ударом Полосатый Коготь поверг его на землю и уже готов был вцепиться в горло, но противник вывернулся и стремительно кинулся наутек.
Сохраняя достоинство, Полосатый Коготь не стал его преследовать: побежденный соперник не страшен, ему следует оказать милость — таков закон леса и гор. Лизнув разорванное плечо, Полосатый Коготь, загребая лапами, устало повернулся к Розовой Медведице и заковылял к ней, тихо взвизгивая и прося ласки. Розовая Медведица доверчиво потянулась и молча стала зализывать рану.
На третий день после побоища Полосатый Коготь, несмотря на свою хромоту, добыл в горах раненного барсом архара, приволок его, и они долго наслаждались мясом — сперва свежим, а затем, дав ему полежать под сучьями и травой, пустившим душок. И это было особенно вкусно.
С Полосатым Когтем Розовая Медведица не расставалась до поздней осени. Он не раз манил ее на юг, но она заупрямилась, стала искать себе логово. Чувствовала, что ожирела, и теперь искала покоя. Неделя поисков дала наконец результаты. Розовая Медведица облюбовала пещеру на южном выступе горы, поросшей дикими яблонями. Пещера была уютной, с узкой горловиной, и ее хватило бы на трех медведей, но Розовая Медведица, загородив вход всем своим разжиревшим туловищем, молча оскалила зубы навстречу Полосатому Когтю. Тот потоптался, выражая недоумение, покорность и желание угодить ей, благодушно зевнул и поплелся прочь…
Еще несколько дней ушло у нее на то, чтобы обжить каменную берлогу: она натаскала поблекшей от заморозков травы и устлала ею укромное местечко в глубине пещеры, затем, все больше чувствуя вялость в теле, стала ломать сучья на деревьях, собирать сухой хворост и заваливать лаз. Потом протиснулась в него и уже изнутри окончательно закрыла отверстие.
В пещере было сухо, тепло, и она могла спать спокойно, зная, что никто из зверей ее не потревожит и не вспугнет.
Три месяца она блаженствовала в пещере, видела во сне недосягаемо стоящих на кручах скал горных козлов с крепкими завитыми рогами, слышала даже их запах, и тогда обильная слюна заполняла ей рот и она принималась сосать лапу, не столько, может быть, от ощущения легкого голода, сколько оттого, что черствые подушки лап теперь отмякли и чесались. Сон не был крепким, даже когда она засыпала по-настоящему. Он всегда был у нее чуток, как у горной куропатки — кеклика.
В одну из февральских ночей под вой снежной вьюги у нее родился крохотный, размером с ее ступню, почти голый и слепой медвежонок. Он тихо и беспомощно запищал, и она, сразу проникаясь к нему жалостью и нежностью матери, стала его осторожно облизывать и согревать дыханием. А еще немного спустя ее малыш уже тыкался мордочкой в тугие соски, брызжущие молоком.
И потянулись дни, новые для молодой матери в ее продолжающемся полусне. Как-то сама собой она научилась нежно и мелодично мурлыкать своему единственному медвежонку, и он, кажется, понимал эти тихие горловые звуки, копошась у нее на брюхе и слепо путаясь в ее длинном пушистом мехе, а она вытягивала губы и ласково урчала ему:
— Ху-ги-и… Рр-лл, ру-уу…
И хотя он был слеп и глуп, он слушал и снова принимался сосать, тихонько повизгивая и тычась лобастой короткой мордочкой в ее мягкий и уже заметно отощавший живот.
На тридцатый день у медвежонка прорезались веки и вскрылись ушные отверстия, затянутые кожей. Глаза были мутными и могли, пожалуй, только отличить пока тьму от света, но в берлоге было все равно темно. Зато голос матери теперь доставлял ему удовольствие. Он немного подрос, стал заметно подвижней. Лазил по медведице, скатывался, и она легонько носом снова подсаживала его на себя.
Прошел еще месяц, и Розовую Медведицу потянуло на волю. Она слышала терпкий запах подтаявших прогалин, слышала шум весеннего ветра, бушующего в лесу и сгоняющего со склонов снег. Иногда до нее доносились голоса птиц, чаще всего стук дятлов, а как-то на хворосте, которым был завален лаз в пещеру, целых полдня крутилась и попискивала бойкая трясогузка, будто хотела сообщить медведице с медвежонком, что уже весна, что пригревает солнце и пора лежебокам выйти на белый свет.
Розовой Медведице и самой хотелось на воздух и солнце, но тревога за малыша удерживала желания. И только тогда, когда она ясно и отчетливо услышала за пещерой звон капели и теплый запах парившей земли, она осторожно ссадила с себя медвежонка, ткнула его носом на теплую подстилку и, страшно мохнатая, с свалявшейся шерстью на спине и боках, тронула лапой сухой валежник