С рождения Ракмат живет в тесном общении с природой. Овец возле него много больше, чем людей. От внешнего мира — от дождя, снега и ветра, от солнца и звезд, от пахучих трав и горных потоков, шумящих в камнях, — его отделяет лишь тонкий войлок юрты. Природа для него не пейзаж. Благодаря прямым, кровным связям с нею он осуществляется в своем каждодневном труде скотовода как человек, как личность.
В книге есть сцена, где описывается, как в голодное время Ракмат ловит в капкан горного козленка, «киика», и как, будучи единственным мужчиной в аиле, по просьбе женщин — солдаток, перерезает ему ножом горло. Ему мучительно, до слез, до отвращения к себе, жалко это беззащитное маленькое существо. Но в аиле истощенные люди забыли вкус мяса. Выбор, стоящий перед героем, — это выбор прежде всего нравственный. Любовь к живому неделима. Если кто-то безжалостно может лишить жизни зверя, он будет безжалостен и к человеку. Нет двух правд: либо жалеть и никогда, ни при каких условиях не убивать, либо убивать, не жалея. Ракмат еще пока неосознанно для себя приходит к единственной правде: даже убивая по необходимости, защищаясь или борясь за жизнь, жалей! И тогда ты никогда не убьешь с удовольствием, никого не лишишь жизни без нужды. Правда эта сурова, но она и человечна. Именно ее несет в себе книга Бейшеналиева.
Писатель рассказывает, как Ракмат на пастбище мнет, выкручивает, растягивает, тискает шкурку убитого козленка, чтобы сделать из нее бурдюк. И «чем мягче делалась кожа, тем чаще Ракмат вспоминал живого козленка, его красивые, плавные движения, умоляющие скорбные глаза. Но вот удивительно — жалость и угрызения совести куда-то пропали, выветрились, а нежность и даже как бы благодарность к козленку остались в душе и согревали добрым чувством».
Размышляя о происшедшей в нем перемене, Ракмат самостоятельно приходит к высокой мудрости, достойной тех языческих времен человечества, когда люди чувствовали природу как живое существо и были по-настоящему благодарны ей за все, что она им давала. Ракмат мысленно обращается к выделанной шкурке, словно ее прежний владелец мог слышать и понимать его слова: «Знал бы ты, козлик, как мне было трудно прирезать тебя… Но ты ведь не совсем умер, не пропал, в память о тебе осталась нужная людям вещь. Бурдюк из твоей кожи долго-долго будет мне служить. Я буду его беречь, носить в нем еду и питье. С каждым глотком айрáна или кумыса буду вспоминать о тебе…»
Человеческие чувства универсальны, неделимы. Тот, кто способен вот так благодарно думать о том, что перешло в вещь, стало ею, тот и человеку благодарен. Ведь люди тоже, хотя и по-иному, переходят в сотворенные ими вещи — тысячи и миллионы вещей, составляющие цивилизацию, культуру, всю рукотворную природу, окружающую нас с рождения. Во всем этом не просто труд. Здесь талант и здоровье, надежды и нервы, радости и печали, пот, слезы и кровь бесчисленных знаменитых и безымянных создателей, мастеров своего дела.
Давая возможность читателям прочувствовать эту важную истину, писатель рассказывает, как женщины шили бурдюк. Весь аил собрался поглядеть на красно-рыжий округлый мешок. И на лицах людей были улыбки. «Наверно, нет ничего радостней, — комментирует это событие автор, — как завершение дела и появление на свет новой красивой и добротной вещи». Ракмат даже руки протянул к бурдюку, будто к новорожденному. «Вещь родилась. И он в этом участвовал. Его глаза участвовали, его руки, его волнение, его слезы».
Зачем я так подробно останавливаюсь на этих эпизодах? Чтобы привлечь ваше внимание как читателей книги Ш. Бейшеналиева к моральному истоку всякого труда. Труд совершается человеком и совершенствует самого человека. Но только в том случае, когда работа отвечает своему смыслу, то есть предназначена для людей.
Сейчас мы живем неизмеримо богаче, чем герои «Сына Сарбая». В руках человека могучая техника, которая пришла и на отдаленные пастбища Киргизии. Но мы все чаще бываем недовольны тем, как сделаны окружающие нас новые вещи. Мы жалуемся на их низкое качество. Не оттого ли это происходит, что вещи часто делаются как бы ради самих себя, без смысла, а значит, и без души? Ракмату Сарбаеву такое отчуждение вещи от ее предназначения, труда от вещи и человека от труда неведомо и непонятно. Так в нем еще в детские годы прорастает будущий Герой Труда. Так в повести о Ракмате проявляется народное трудовое начало.
Народность Бейшеналиева не в подражании фольклору, хотя по страницам его прозы и рассыпаны щедро жемчужины народного языка, юмора и мудрости в виде многочисленных киргизских пословиц, поговорок, загадок, песенных строк. Не уповает писатель и на этнографическую экзотику. Народна жизнь, художественно отображенная писателем. Народны взятые им из глубин этой жизни, правдиво и сочно нарисованные характеры. Народен язык персонажей, выражающий образ их чувствования и мышления, не теряющий национального своеобразия и в русском переводе.