— Но, сеньорита…
— Да?!
— Просто я, наверно, мог бы выйти первым, чтобы это было пораньше, и тогда все случится вовремя и вообще.
Сеньорита Клара посмотрела на меня вот так, немножко скосив глаза, а потом сделала языком «цок-цок». Два раза.
— Не перечь, Гилье. Программа составлена. Теперь мы никак не можем ее изменить.
У меня в горле запершило, как у доски, когда в нос попадает пыль от мела, только тут не было доски и мела.
— Но… наверно… а если вы спросите у сеньориты Марии?.. Просто она сказала…
Она покачала головой, а потом сказала:
— Гилье, сеньорита Мария вряд ли придет на концерт.
— Как?
— Ей пришлось уйти. У нее срочное дело.
— А-а.
— А теперь иди с ребятами вон туда, за занавес, хорошо? Мне надо рассадить ваших родителей. Когда найду время, приду помочь вам с костюмами, но не могу же я одна за всем доглядеть.
— Хорошо.
Я пошел за занавес, и там уже были близнецы, и Сильвия Гомес, и еще много ребят, и некоторые уже надели костюмы, а я, потому что я уже чуть-чуть описался, пошел в туалет, он там за кулисами, у выхода во двор, но в туалете уже кто-то был, я мне пришлось ждать. А потом…
А потом случилось кое-что страшное.
Ну очень, очень страшное. И еще прогремел гром.
И это случилось одновременно.
Вот пока и всё.
Мария
Правда.
Мудрые говорят: каким бы трудным и долгим ни был путь к правде, самое трудное начнется, когда ты наконец-то до нее докопаешься.
Что делать с этой правдой?
Дело даже не в том, что все это время правда маячила у нас перед глазами, а мы ее не замечали. Примечательно другое — когда правда наконец-то вскрывается, ее некогда осмыслять. Обычно она требует, чтобы мы срочно принимали меры.
Самолет — вот она, доподлинная правда о Гилье. Последняя недостающая деталь головоломки.
Только что, выложив последний рисунок Гилье на Сонин стол, я догадалась: Гилье хотел изобразить что-то совершенно конкретное, то, что случилось в один миг и перевернуло его жизнь. То, с чего все началось. Вот что он нарисовал.
Но что именно?
Русалка, самолет, солнце и внезапная гроза. Несколько секунд я рассматривала рисунок, словно впервые, а мой ум раскладывал по полочкам информацию, накопленную за время занятий с Гилье.
«Когда люди пропадают, куда они уезжают? Они все равно что умирают? Или когда пропадают — это другое?» — снова прозвучал у меня в ушах его вопрос.
И тогда между деталями головоломки, сваленными беспорядочной кучей, сверкнула догадка.
«Ну естественно, — подумала я. — Как я раньше не додумалась?!»
Отодвинув рисунок, кликнула на иконку поисковика в компьютере. Набрала «15 августа испанская стюардесса», нажала на «Enter».
Ничего.
Ни одной ссылки.
За окном, еще ближе, снова грянул гром, откликнулся глухими отголосками. В океане черных туч не оставалось практически ни одного просвета. Я встала, сварила еще кофе, стала прохаживаться по кабинету, пытаясь заново упорядочить мысли.
«Мария, ты что-то упускаешь из виду, — думала я. Снаружи царил просто-таки вечерний сумрак, даром что еще утро. — Какую-то мелочь не учла».
Бродя кругами по комнате, я остановилась у двери, чтобы глотнуть горячего кофе… и тут заметила рисунок на белой фарфоровой кружке — силуэты Биг-Бена и Тауэрского моста, а под ними квадрат с надписью «I ♥ London».
И чуть не выронила кружку. Ну естественно! Вот разгадка! Поставила кружку на подоконник, бросилась к телефону.
Школьный секретарь Эстер взяла трубку после первого звонка.
— Привет, Эстер, утро доброе. Это Мария, психолог. Мне срочно нужна кое-какая информация.
— Пожалуйста, — ответила она деловито. — Я тебя слушаю.
— Найди мне вторую фамилию[17] Гильермо Антунеса. Четвертый класс.
— Минутку, — сказала она. Застучала по клавишам. В трубке слышалось ее дыхание. Через несколько секунд она перехватила трубку поудобнее, сказала: — Так. Ищем: Гильермо… — забормотала под нос. И, наконец: — Уиллет. Гильермо Антунес Уиллет.
Я попросила продиктовать фамилию по буквам. Повесила трубку.
На этот раз должно сработать.
Набрала в «Гугле», в разделе «Новости»: «Аманда Уиллет стюардесса август».
Других ключевых слов не понадобилось.
Поисковик нашел сто четырнадцать ссылок на статьи.
И заголовки были практически одинаковые.
Прошло не больше пятнадцати минут. За это время я успела допить кофе, забежать в зал и предупредить Клару, что мне надо отлучиться по непредвиденному срочному делу, спуститься на парковку, сесть за руль и примчаться сюда пулей. В лифте я написала Соне по «Вотсапу»: «Соня, мне пришлось уйти, концерт я перепоручила Кларе. Это касается Гилье. Это срочно. Вернусь, как только смогу. Доверься моим выводам».
А сейчас, пока я жду ответа на сообщение, за дверью слышны шаги. Неспешные. Все ближе и ближе. Шаги затихают. Круг света в глазке гаснет. С той стороны двери на меня смотрят в напряженном молчании. Наконец в глазке снова виден свет, дверь с тихим скрипом приоткрывается.
— Вы? — спрашивает тот, чьи шаги я только что слышала. На его лице — смесь удивления с досадой.
— Можно войти?
Издалека долетают звуки — новости из радиоприемника, но здесь, на лестничной площадке, снова повисает тревожное безмолвие. Мы молча смотрим друг на друга. Затем он медленно качает головой, опускает глаза. Вот-вот захлопнет дверь перед моим носом… Но нет, он медленно отступает вбок, тихо говорит:
— Проходите.
Я заношу ногу над порогом, и в этот самый миг мой телефон пищит. Машинально касаюсь экрана, читаю Сонин ответ: «Мария, вперед! И поосторожнее с айсбергами».
Деланно улыбаюсь, вхожу. Когда Мануэль Антунес неторопливо прикрывает дверь, щелчок замка леденит мне кровь. Пытаюсь не подавать виду, раздвигаю губы в улыбке.
«Мария, вперед», — говорю себе, набираю в грудь воздуха и делаю первый шаг по коридору, туда, где должна быть гостиная.
17
Испанцы обычно носят двойную фамилию. За личным именем (или именами) следует фамилия отца, а затем фамилия матери, в обиходе — «вторая фамилия». Мария предполагает, что Аманда после замужества не меняла фамилию, так что искать следует не «Аманду Антунес».