— Бандита? — спросила спокойно жена Воронюка с хорошо наигранным изумлением. — В моем доме?
— Мы проверяем все дома.
— Пожалуйста, у меня никого нет. В доме я одна с сыном. Муж еще не вернулся с работы. Пожалуйста, пожалуйста…
Станислав услышал, как по квартире загрохотали тяжелые сапоги.
— А что там, на чердаке?
Воцарилось молчание. У жены Воронюка, должно быть, отнялся язык. Неожиданно зазвенел тоненький голосок Володи:
— Это мой чердак. Я там всегда играю. Если бы там был немец, то я… то я бы выбил ему глаз из рогатки.
— Что он говорит? — спросил один из жандармов.
Полицай перевел Володины слова. Станислав, лежа на животе, прижав ухо к полу, услышал громкий шлепок, короткий отрывистый вскрик мальчика и грохот опрокинувшегося ведра.
— Du kleine Schweinehund![26] Когда-нибудь тебя поставят к стенке.
Жандармы, посовещавшись между собой, вышли. Хозяйка бросилась к двери и заперла ее. У Станислава не хватало смелости приоткрыть люк посмотреть, как мать и сын стараются прийти в себя после нервного потрясения. Проводив жандармов, они не проронили ни слова. Станислав слышал только, как жена Воронюка поставила на место перевернутое ведро. Наведение порядка имело существенное значение для восстановления душевного равновесия.
На следующий день вечером появился посланец от доктора Леонова. Он принес сверток, оттуда извлек полушубок, меховую шапку, сильно поношенный костюм и пару сапог с собранными в гармошку голенищами. Станислав переоделся, спрятал свой мундир и спустился с чердака.
— Вот ваши бумаги, — сказал посланец, подавая ему фальшивые документы. — Теперь вас зовут Петр Николаевич Шульга. Вы учитель немецкого языка. Профессия совсем неплохая и подходит вам по всем статьям.
— Да, она вполне меня устраивает.
Станислав испытывал огромное облегчение. Наконец дело сдвинулось с мертвой точки. Он внимательно просмотрел документы. На столе между тем появился самогон.
— За нашего учителя! — предложил Воронюк.
Станислав поднял стакан.
— Я хочу за Володю! Если бы не ваш сын, — обратился он к Воронюкам, — мне не понадобились бы ни эта одежда, ни эти документы. Володя! — позвал он.
Мальчик вышел из соседней комнаты, смущенный и гордый, что его позвали.
— Мы еще рассчитаемся с тем жандармом, который тебя ударил, — сказал Станислав. — И посмотрим, кого придется ставить к стенке. Твой отец, я и твоя мать обязаны тебе жизнью. Не знаю даже, как я смогу тебя отблагодарить. За твое здоровье, Володя!
Станислав прижал мальчика к своей груди. Воронюк поднял свой стакан как можно выше, его жена расплакалась. Только посланец доктора Леонова, присоединившись к тосту, не понял, чем заслужил такое внимание к своей себе маленький парнишка. Он ведь не видел, как себя вел мальчуган, когда в дом нагрянули жандармы.
Когда они выходили от Воронюков, с темного неба валил хлопьями густой снег. Провожатый вел Станислава боковыми улочками в сторону больницы. У одного из перекрестков он остановился перед афишной тумбой. Слабый свет уличного фонаря освещал наклеенные на ней объявления. «Взгляните-ка сюда!» — воскликнул он. Станислав посмотрел в указанном направлении. Среди всевозможных распоряжений была наклеена огромная афиша на немецком и украинском языках. На самом видном месте посредине афиши красовалась его фотография, где он был отчетливо изображен, только вот почему-то, как ему показалось, замазали немецкий мундир, который был на нем.
«10 000 немецких марок тому, кто схватит или укажет местонахождение бандита, выдающего себя за немецкого солдата…»
Станислав стоял недвижимо перед афишной тумбой, будто у него вдруг отнялись ноги.
— «Бандита!..» — повторил он с возмущением.
— Не придавайте этому значения, — произнес провожатый. — Для них все бандиты. А оценили они вас исключительно высоко, если учесть, что сегодня человеческая жизнь не ставится ни в грош. — Он потянул Станислава за рукав полушубка. — Идемте! Боюсь, что ваши документы не слишком помогут, если кто-нибудь захочет посветить вам фонариком в лицо.
Через пятнадцать минут они входили в больницу. В хирургическом отделении дежурная сестра заполнила на Станислава больничную карту. «Фамилия, имя?» — «Петр Николаевич Шульга». — «Профессия?» — «Учитель». — «Диагноз?» — «Аппендицит». Ему выдали больничное белье и пижаму, от которой разило фенолом, и поместили наконец в двухместную палату в конце длинного коридора.
Утром, когда его соседа увели на обследования, вошел доктор Леонов.
— Как спалось, господин Шульга?