— Он пошел проторенной дорожкой, — пытался я защищать Кристиана.
— Проторенная дорожка! Хуже не придумаешь!
— Это для тебя. Для него — нет. Поставь себя на его место, и ты поймешь, что он правильно сделал.
— Может, и так.
Больше говорить было не о чем, и мы замолчали. Оставалось ждать, что будет дальше. Альфонсо все думал о Кристиане. А я забыл про Кристиана и вспомнил отца: он много лет подряд нацеливался на одни драгоценности — знал, где они лежат, какие они, как войти в дом, сколько метров от двери до сейфа, в котором их держат. Он даже хранил в специальной коробке ключи, которые в нужный момент должен был пустить в ход, но он ждал до последнего, ждал, пока не останется иного выхода. Время от времени он заходил в намеченный дом и проверял ключи: все в порядке, замок не сменили. Он знал привычки хозяина драгоценностей, знал, когда тот ложится спать и когда встает, когда выходит гулять и когда возвращается. Об этих драгоценностях отцу рассказал один испанец, которого сослали на долгий срок в Ушуайя. В доме предпочитали слуг-испанцев, и вот отец на некоторое время поступил туда в услужение. Он изучил всю обстановку, все выведал, но ничего не взял, хотя украсть бриллианты было делом пустяковым. Но отец предпочитал ждать — драгоценности никуда не денутся. (Хозяин драгоценностей — он же хозяин дома — был уже человек немолодой и почти не выходил на улицу.) Пусть лежат на черный день. И вот этот день настал: умерла мать, и Анисето Эвиа остался один с четырьмя детьми. Тут он решился. Только нужно быть очень осторожным; былого проворства у него уже не было, а попасться — означало бросить на произвол судьбы четырех сыновей. Но оказалось, что хозяин умер, может быть в один день с моей матерью, и в доме его водворились наследники. Отец взломал дверь и вошел. А когда выходил, столкнулся нос к носу с одним из наследников. Вот так и бывает подчас: ищешь спасения, а находишь гибель.
Так мы и сидели за нашим столом, Эчевериа и я, уж не помню, сколько времени, — час, два, три; сидели и ждали. Я читал старый журнал, Эчевериа о чем-то размышлял и прислушивался, а то вдруг вскочит и бежит к двери, откроет ее, выглянет в темный патио и снова сядет.
— Я не собираюсь его переделывать, — говорил он в очередной раз, садясь около меня. — Я хочу только, чтоб он жил как человек. Узнай я про другого, что он замышляет кого-то обокрасть, или поднять бунт, или отправиться в экспедицию на Северный полюс, — мне бы и наплевать. Другой, раз уже задумал — дурное ли, хорошее — непременно выполнит. И потом, в любом деле нужны условия — и в самом сложном, и в самом простом. А у Кристиана нет никаких возможностей, никаких условий, и меньше всего для того дела, которое, если верить моему предчувствию, он замышляет. Вот что самое худое.
Я слушал его. У отца были и условия, и способности, ну и что?
Разговор оборвался; устав от напряженного ожидания, я лег и заснул. Сквозь сон я слышал, как Философ, вздыхая, тоже укладывался. Я опять погрузился в глубокий сон. Вдруг я проснулся: кто-то осторожно открывал дверь, но как ни осторожно, а петли все же скрипнули. Мы оба вскочили. В проеме двери появилась мужская фигура; это был Кристиан.
— Это ты, Кристиан? — не поверил своим глазам Альфонсо.
Кристиан хмыкнул что-то невразумительное. Хотя такой ответ мог означать все, что угодно, нам и его было достаточно: Кристиан здесь, это главное.
Мы опять улеглись. Ни я, ни Эчевериа вопросов не задавали. Кристиан запер дверь, тяжело ступая, подошел к столу, нащупал стул и сел. И застыл — ни звука, ни движения. Так и просидел до утра, не шевелясь, не произнося ни единого слова; лишь время от времени сплюнет на пол.
В комнату медленно вползало утро, и я теперь мог отчетливо видеть согнутую фигуру Кристиана. Он сидел спиной к нам, положив локти на стол и опустив голову на руки. Не шелохнется, точно спит. Только по-прежнему время от времени сплюнет. Чего это он расплевался? Никогда не видел, чтобы он столько плевал. Я приподнялся на локте и посмотрел на пол; у его ног, одетых в рваные башмаки, я увидел большое темное пятно, по которому плавали беловатые островки. Я толкнул Альфонсо локтем. Тот удивленно ко мне повернулся и без слов, одними глазами, спросил, в чем дело. Я показал на пятно. Это была кровь. Может, он ранен? Эчевериа внимательно осмотрел лужу, что-то проворчал, вскочил с постели и очень быстро оделся. Потом он подошел к двери, открыл ее и вернулся к Кристиану.