- Даная, Даная! – раздался душераздирающий крик, и, повернув голову, я понял, что это была твоя мать. Она бросилась на землю и зарыдала, а ты в этот момент потеряла сознание. Тогда я нежно поднял тебя на руки и отнес к нашему шаману…
Дамир замолк. Он внимательно смотрел в лицо Данаи, изучая каждую черту ее красивого и миловидного лица, в надежде встретиться с ней взглядом, но девушка, все еще смущенная, не поднимая головы, слушала его.
- … тогда ты была без сознания три дня и три ночи, - продолжил Дамир, - но я каждый день тайком навещал тебя, сговорившись с шаманом, воспитывающим меня с детства. Мне было запрещено более подходить к тебе и, тем более, разговаривать – мой отец пригрозил, что убьет тебя, если увидит меня рядом. Сыну вождя запрещалось оказывать знаки внимания простым рабыням… И именно поэтому, в тот день, когда ты выздоровела и, увидев меня, бросилась благодарить, я холодным тоном приказал тебе не приближаться ко мне и, смерив презрительным взглядом, ушел, даже не взглянув напоследок в твое разочарованное лицо. Мое сердце ныло и мучилось, будто бы его разрывали крючьями, но я делал это для того, чтобы тебя спасти. Поэтому, прости меня.
Дамир медленно протянул руку к Данае и, нежно взяв ее за подбородок, приподнял голову девушки так, что она взглянула на него. В это мгновение юношу пронзили сверкающие в полутьме хижины глаза, и его кровь тотчас же вспыхнула, заставив сердце забиться с такой невероятной скоростью, что Даная услышала его бешеный ритм. Девушка едва улыбнулась, обнажив свои белоснежные зубы, и, сверкнув глазами, прошептала:
- Прощаю тебя.
Дамир, не переставая смотреть на Данаю, начал медленно снимать с нее ее первое платье. С каждым разом он дышал все тяжелее, и когда первое одеяние упало с плеч девушки, по его телу пробежала дрожь, а дыхание сбилось.
«Еще рано, - пришел в себя Дамир, - я еще не завершил свой рассказ.»
- … С тех пор, - продолжил юноша, сосредоточившись только на лице Данаи, уже более не опускавшей своей головы, - я не встречался с тобой и не заговаривал никогда более, до сего дня. Но, несмотря на это, всегда был рядом и оберегал тебя, как только мог. В особо холодные зимы я приказывал оставлять под твоим домом корзины с едой и теплой одеждой, а когда заболела твоя старшая сестра, послал вам знахаря под видом путника, попросившего у вас кров и оставившего, будто бы нечаянно, кошелек с золотом.
Шли годы, а я все не мог забыть тебя, и с каждым разом любовь все крепчала, уничтожая меня изнутри и одновременно доставляя невероятную радость. Я видел, как ты превращаешься в добрую, бесстрашную и справедливую девушку, распускаясь, как цветок, и привлекая к себе множество людей, идущих к тебе будь то за помощью или просто поговорить. Иногда ты замечала, как я следил за тобой, и каждый раз ты гордо вскидывала голову и усмехалась мне, будто бы знала тайну моего сердца. В эти минуты во мне особенно сильно вспыхивало желание быть рядом с тобою, но это было невозможно.
Дамир слабо улыбнулся и опустил голову. Увидев руки Данаи, он нежно взял их в свои и перевернул ладонями верх. Обнажив запястья девушки, Дамир медленно наклонился и поцеловал прямо в красноватые шрамы девушки, отчего та вздрогнула и глубоко вздохнула. Юноша опустил руки Данаи и снова взглянул ей в лицо: налюбовавшись на красивое выразительное лицо девушки, Дамир ласково провел по ее щеке рукой и снова заговорил:
- Я помню, как ты получила эти шрамы, видел это собственными глазами, и, клянусь, в этот момент мое сердце практически остановилось. Тебя собственноручно бил мой отец за то, что ты не желала остригать свои волосы, достигшие длиной до самых пят – ведь такое могли позволить себе только знатные девицы.
Тебя с позором били кнутом по запястьям на главной площади племени, прямо перед домом шамана – но ты не проронила ни одной слезинки. Твой взгляд был полон мужества и смелости, и в этот момент я полюбил тебя еще сильнее. Ты с гордостью смотрела прямо в глаза моему отцу, издевающимся над тобою. Он пришел в ярость от твоего взгляда и, наполнившись злостью, схватил нож и отрезал твои красивые волосы по плечи – именно в этот момент одна слезинка выскользнула из твоих карих глаз и, оставив после себя блестящую дорожку на твоей щеке, упала вниз, на мгновение блеснув в ярких лучах заходящего солнца. Тогда я взревел и пробился сквозь стражу, держащую меня в хижине, но, не успев добежать до двери, я был снова повязан. Меня с трудом удержали десять лучших воинов нашей деревни, и то только потому что они дали мне повязку с успокаивающим снадобьем, усыпив мой гнев. В этот момент мой отец взглянул на хижину, в которой меня повязали – и я понял, что во всем виноват был лишь я. Он догадался о моих чувствах к тебе и дал понять твоим унижением, что если не отстану от тебя, дальше будет лишь хуже.
На следующий день мне надо было выезжать с воинами сражаться с кочевниками, угрожающими нам с юга, и, дав указание своему слуге следить и заботиться о тебе, я отправился в поход. Ту роковую битву назвали Печальной – потому что именно в ней я чуть было не был сражен. Помню только, как меня сразила стрела, и я рухнул на высокую траву, потеряв сознание, а когда очнулся, то увидел себя в пещере, находившейся неподалёку от нашего племени. Я тогда был перевязан и исцелен неким добрым человеком, которого не смог найти. Я тогда не думал ни о себе, ни о человеке, спасшим меня – первой моей мыслью была ты, в порядке ли все с тобою. Когда я пришел в племя, была великая радость, а мой слуга раскаялся мне, что потерял тебя из виду и не смог исполнить волю мою. Я был взбешен и бросился искать тебя. Я был напуган, что ты сбежала или была похищена, но я тотчас нашел тебя у мельницы, разговаривающей с сыном мясника. Ты так задорно смеялась, и его лицо было настолько счастливым, что мое сердце поразила ревность, и гнев вселился в душу мою. Но я был рад, что с тобой все в порядке, поэтому, сраженный противоречивыми чувствами, я поспешил обратно, готовиться к празднику в честь моего возвращения.