Старый Врзос, когда только мог, любил рассказывать о епископе, о Лешеке и Грифине людям гарнизона и временным жителям замка. Этот Взрос был уже старым, раньше был немного солдатом, но когда ему прусс или литвин повредил копьём ногу и он стал прихрамывать, ему милостиво дали приют в Серадзе, откуда был родом. Остался служить в замке, а так как был верным, ему была доверена внутренняя охрана.
Сейчас здесь сторожить было некого и нечего, комнаты стояли пустыми, кое-где в них насыпали зерно, даже внизу в опустевших комнатах складывали сено и солому. В других располагался гарнизон, складывали своё оружие, узелки и запасы для жизни.
Лучшие комнаты, называемые панскими, которые занимала княжна, а позже епископ, были покрыты пылью, в них на какой-нибудь день селились, оказавшиеся там проездом, воевода или каштелян.
По традиции, которая долго потом бытовала в подобных замках, меблировка их была очень простой: столы из топора, у стен лавки, только на некоторых дверях были щеколды, не на всех окнах было некое подобие стекла, никаких украшений, разве что где-нибудь на верху полка для какой-нибудь поклажи, и крючки, дабы что-нибудь повесить.
А так как окна не всегда были прикрыты, во многих комнатах рядом с фрамугами налепили гнезда ласточки и воробьи залетали на привал. Врзос знал, что на чердаках есть совы, но тем он ничего не делал, по страшным взглядам подозревая, что могли бы отомстить ему. Так же гостеприимно каждый год он принимал аиста, который на одной из башен постелил себе огромное гнездо и своим прилётом предсказывал весну.
Холостому, одинокому Врзосу было не с кем жить, всем его развлечением было пройтись до постоялого двора в посаде, где сходились мещане и люди из окрестностей, прибывшие на ярмарку. Там, попивая пиво, старик рассказывал, что слышал, что видел, как Чёрный сбежал от жены, как Грифина за ним гонялась, и о том епископе, который бранился, как простой слуга, а порой собственной рукой за дверь выталкивал.
Врзосу теперь или было скучно, потому что делать было нечего и спал долго, или был завал работы, когда кто-нибудь приезжал в замок, так, что отдыхать ему не давали. Он также сетовал, что ему вовремя не выдавали зерно, муку, крупу, пиво и соль, выдавали скудно, обвешивали и не лучшего качества.
Он сам себе готовил еду, в чём ему обычно помогала одна из замковых сторожих, которые еженедельно приходили на службу из предместья.
Иногда, в отсутствие другого занятия, Врзос выстругивал ложки из липы и был убеждён, что более красивых, чем у него, никто на свете делать не умел.
Однажды вечером, когда Врзос сидел на ступенях у ворот и рассказывал двум слугам из гарнизона о тех давних временах, когда там бывало людно, и в своём рассказе очень разгорячился, – застучало, загремело и пять всадников влетело на двор замка, а один из них прямо к нему, спрашивая, кто был ключник.
Врзос встал, стягивая рваную меховую шапку (потому что была уже осень и уши мёрзли).
– Привести в порядок комнаты! Разжечь огонь! – кричал прибывший. – С минуты на минуту к вам прибудет гость.
Смотрите!
Взрос осмелился спросить, какой должен прибыть гость, потому что приём измерялся значимостью.
– Э, старик! – отпарировал всадник. – Если вы тут не с сегодняшнего дня, может, его и знаете. Он сюда не в первый раз приезжает.
Лешек уже в то время умер, Взрос удивился, о ком могла быть речь, ибо о епископе не думал. Он даже не осмелился больше спрашивать, но сразу нашёл сторожей, сторожиху с метлой и пошёл открывать, смахивать пыль, подметать, думать, как натопить. Однако он постоянно спрашивал себя, кто это может быть?
Поспешность, с какой убирались в давно не жилых помещениях, подняла в них ужасные клубы пыли, которые ещё не успели осесть, когда в окне Врзос увидел большую открытую карету, окружённую вооружёнными людьми, а в карете полулежал, полусидел старый тучный мужчина, с разлившимся лицом; одет он был в богатый кожух и в шапку из соболя.
Хотя прошёл длинный отрезок времени с последнего пленения епископа, а ксендз Павел (поскольку это был он) сильно изменился, Врзос крикнул, когда узнал своего бывшего узника. Ему показалось таким удивительным, что неосторожный человек попал сюда в третий раз, что заломил руки.
– Третий раз! – воскликнул он. – Ну, теперь ему тут конец будет.
Когда он это говорил, уже слышна была и тяжёлая походка епископа, и голоса тех, что его вели, пока на пороге не показалась гордая фигура с нахмуренным лицом, тяжко передвигая раздутые ноги, опираясь о стены.