Голос смолк.
– Пошли… – Марк замотал головой, будто пытался вытрясти оттуда застрявшие звуки. – Пошли! – Он подтолкнул Люса к проходу между бараками.
Если они окажутся на первой грузовой платформе, то их отвезут на поле с неубранной маисолью. Стебли, прихваченные морозом, расползаются в кашу, едва их тронешь, так что машиной эту маисоль уже не собрать, можно только вручную. Но початки, прихваченные морозцем, можно грызть и сырые. Очень даже ничего… Куда лучше горелой каши.
Марк заскочил на платформу и помог залезть Люсу; здесь, на перемазанном глиной полу, сидели уже человек пять.
– Сказали, что на маисоль берут только двоих! – радостно выкрикнула толстушка Эбби, – так что вы опоздали.
– А кто корзины тебе будет подносить, мадмуазель? – поинтересовался Марк.
– Да за початок маисоли мне любой корзины на платформу составит, – засмеялась Эбби.
– За початок и за кое-что еще, – фыркнул Люс.
Каждый раб мужского пола считал своим долгом во время уборки приставить к штанам либо початок маисоли, либо корнеплод ле карро[3], особенно если тот попадался трехрогий, и продемонстрировать «протез» Эбби. Девицу эти выходки приводили в совершенный восторг. Особенно усердствовал в этом Люс, не пропуская ни одного подходящего для шутовства корнеплода.
На платформу уже набилось изрядно народу. Последние сидели на самом краю, свесив ноги. Эти точно попадут на морковь, или, как для краткости называли ее рабы, – моркву. Хозяин, правда, требовал, чтобы овощ сей именовали «ле карро». Да и, право, неловко как-то именовать морквой оранжевые конусы длиной до полуметра. Жерар бросил возле кабины связку коротких острых ножей – резать ботву. Значит, в самом деле… как ее… ле карро. Взвыли нагнетатели, платформа тронулась. Красный диск Фаэтона медленно карабкался по небу, но иней на деревьях и на траве не собирался подтаивать. После жаркого лета на Южное полушарие Колесницы Фаэтона пришла осень – время уборки маисоли и овощей. Недели через две-три закончится уборка, выпадет снег. Или пойдут ледяные дожди. Для рабов это краткий «полуотдых» – то есть работа в хранилищах или подготовка теплиц. А то, если вовсе нет работы, посадят где-нибудь в холодном бараке (не топят, потому как роскошь – на рабов термопатроны изводить), выдадут скребки, и так с утра и до вечера счищаешь засохшую глину с изношенных пластиковых башмаков. Неведомо, откуда их столько берется – этих башмаков. Работа неспешная, сядешь с кем-нибудь, с кем поговорить охота, – да хоть с Люсом – и стучишь скребком, оббивая засохшую глину.
Платформа остановилась.
– Люс! Марк! – крикнул Жерар. – На поле рядом с дотом. Собрать ле карро до вечера.
Марк поднялся, взглянул из-под руки.
– Да там корзин пятьсот можно набрать. А норма на одного – сотня. Хозяин сказал.
– А я сказал – убрать все, – рявкнул Жерар.
Люс кубарем скатился с платформы, уворачиваясь от тяжелой руки Жерара. Марк спрыгнул следом. Платформа поплыла дальше, слегка кренясь на правый борт, а приятели зашагали по полю. Большую часть моркови уже убрали. Осталось лишь несколько грядок-хвостов. Кто-то из нерадивых рабов не выполнил норму. Островки покрытой инеем ботвы виднелись тут и там.
Сзади послышалось громкое фырканье и удары копыт. Марк обернулся. Прямо на них по влажному полю, взметая копытами ошметки мороженой ботвы, мчался всадник. В морозном утреннем воздухе окутанный паром конь казался огромным. Всадник в зеленом с желтыми отворотами мундире, в сверкающей каске размахивал плеткой, погоняя коня. На разгоряченном красном лице драгуна топорщились черные, блестящие, будто лакированные, усы.
– С дороги! – крикнул драгун, замахиваясь плеткой.
Марк и Люс прыгнули в соседнюю межу.
Конь пронесся мимо, обдав рабов теплым паром и запахом пота. Дальнее, уже убранное, поле вчера распахали и укатали катками, чтобы проводить репетиции.
– Интересно, конский хвост у него на каске настоящий или синтетика? – спросил Люс и вздохнул.
– В прошлом году было Бородино. А в этом?
– Маренго. – Люс всегда все знал. – В этом году реконструируют Маренго. Битва будет в Северном полушарии. Сейчас там весна. На Земле битва была 14 июня. К началу лета успеют подготовиться. Вот бы поглядеть, а? Хоть одним глазком… Тра-та-та… – Люс изобразил голосом пение боевых труб. – Пороховой дым, шеренги пехоты, вооруженной кремневыми ружьями, пушки системы Грибоваля. Гусары, уланы, драгуны… Генерал Дезе, что принес Наполеону победу. Если б я родился колесничим, мог бы воплотить на реконструкции Дезе. Или хотя бы воплотиться в капрала, командира орудийного расчета. Я бы кричал: «Шарже!»[4] У Анри, кстати, есть отличная реплика настоящего кремневого ружья!
Марк попытался вытянуть хотя бы одну морковку из грядки. Не получилось: ботва осталась в руках. Мороз намертво сковал почву. Люс ударил несколько раз башмаком по замерзшей грядке. Тут же взвыл от боли: пластиковый башмак лопнул. Мороз превратил влажную почву в камень.
– Пошли в дот, – сказал Марк. – Все равно грядки еще часа два не оттают. Зажарим маисоль, поедим. Тогда и работать начнем. Замечательной ле карро от мороза ничего не сделается. А нам очень даже сделается…
Люс кивнул.
Они свернули на знакомую тропинку.
– Тебе в хозяйских покоях что-нибудь удалось стырить? – поинтересовался Люс.
«Я хотел украсть комбраслет барона», – чуть не ляпнул Марк. Но вслух сказал:
– Ничего.
– А я умудрился скачать из хозяйской библиотеки семьдесят девять книг.
Люс вытащил из нагрудного кармана жилетки пентаценовую страничку, тронул заскорузлым ногтем правый нижний угол. Экран тускло засветился.
– Вот гадство… Батарейка садится. Хоть бы один кредит, а… Чтоб барон сдох поскорее… – Люс тряхнул футляр листка, экран поярчел немного. – Гляди! – обрадованно крикнул Люс. – «История наполеоновских войн», потом «Первая война Колесницы», «Экономический кризис Неронии», «Проект развития Звездного экспресса на ближайшие двадцать лет», «Живые корабли Неронии», «Патрицианские роды Лация», «История колонизации Вер-ри-а», «Самые громкие преступления Колесницы», и так далее, и так далее… Что-нибудь хочешь почитать?
– «Самые громкие преступления», – хмыкнул Марк.
Дот, что застрял огромным нарывом между двумя полями на горушке, остался здесь со времени последней войны между Лацием и Колесницей Фаэтона. Барон Фейра его не срыл, надеясь под что-нибудь приспособить. Подо что – он сам не знал толком.
Рабы забрались в каменное чрево дота. Бетонные стены, низкий свод. Сохранилась даже стрелковая яма и металлические скобы, к которым был прикован боевой робот. Марк зачем-то посмотрел в узкую щель. Когда-то из щели дота вылетали капсулы автономников; серые цилиндры взрывались в воздухе, посылая в цель струи красного огня. Говорят, боевые роботы, наделенные интеллектом, испытывали вполне человеческий страх. Когда ситуация становилась безнадежной, то есть когда их изощренный мозг высчитывал, что шанс уцелеть меньше одного к десяти, железные вояки бросались наутек. Потому их и стали приковывать. Робот легко уничтожал из своей базуки тяжелый танк или флайер, а вот перерезать цепь не мог. Разве что взорвать вместе с собой.
В центре дота стояла старая бочка. Не бочка, конечно, а пустая капсула автономника, который почему-то не сработал. Начинку давно выпотрошили, а в бочке теперь жгли подсушенную ботву маисоли.
– Странно, – проговорил Люс, оглядывая бочку, – два дня назад она стояла у стены, я точно помню. Неужели…
Он кинулся к куче подсушенной ботвы и поднял охапку. Под ней лежали десять початков маисоли.
– Фу… Слава Аустерлицу! Я уж думал, какая-нибудь сволочь забралась в дот и слямзила маисоль. Сейчас полакомимся.
У Люса в придачу к воде и соли была при себе зажигалка. Через пару минут ботва запылала в бочке. Когда прогорит, Люс положит сверху решетку, на нее – початки маисоли. Каждый початок весил не меньше килограмма. Наесться можно до отвала.
Марк уселся на перевернутую пластиковую корзину, протянул руки к огню.
– Сто корзин нам никак не нагрести, – бормотал Люс. – Даже если будем пахать до самой темноты.