На тайном собрании Лю Юаньхай был избран на пост великого шаньюя сюнну. Но сам он об этом еще не знал: в те дни он, забыв недавнюю верность императору, пребывал в городе Е рядом с мятежным принцем Сыма Ином — участником «смуты восьми князей». Вместе со своим новым покровителем Лю Юаньхай бился с императорскими войсками и последовательно заслужил звания «командира конного отряда», «военачальника, помогающего государству» и, наконец, «военачальника, превосходящего всех в войсках». Когда гонец принес ему тайную весть о том, что он избран великим шаньюем, Лю Юаньхай испросил позволения вернуться к своему народу, «чтобы быть похороненным в одной могиле со своими предками». Сыма Ин такого разрешения не дал (впрочем, просьба выглядела не слишком убедительно, потому что Лю Юаньхаю в то время было немногим более, если не менее пятидесяти лет). Но вскоре на мятежников, которые до сих пор успешно противостояли императорским войскам, двинулась стотысячная армия, и военачальник повторил свою просьбу — на этот раз он мотивировал ее тем, что может «убедить пять частей сюннусцев выступить на помощь государству, переживающему бедствия».
Поднебесная в те годы действительно переживала бедствия, но принц Сыма Ин, разбивший шесть императорских армий и в конце концов взявший в плен самого Сына Неба, был виновен в этих бедствиях не менее других. Однако он прельстился обещанием Лю Юаньхая обезглавить его противников и вывесить их головы на шестах. Тем более что сюннусец польстил принцу, заявив о его «исключительных заслугах перед императорским домом» и возгласив: «Живущие в землях среди четырех морей относятся к вам с благоговением, и кто не мечтает отдать за вас свою жизнь и тело!» Растроганный Сыма Ин «поставил Лю Юаньхая северным шаньюем и привлек к обсуждению военных дел при своем главном помощнике», а затем отпустил для мобилизации сюннуской армии.
Армию Лю Юаньхай действительно мобилизовал, причем очень быстро: в течение двадцати дней численность его войск возросла до 50 тысяч воинов, а вскоре была доведена до 100 тысяч. Тем временем Сыма Ин, лишившийся «военачальника, превосходящего всех в войсках», был разбит и вместе со своим пленником-императором бежал в Лоян. Узнав о бегстве своего бывшего повелителя, Лю Юаньхай сказал: «…У него действительно рабская душонка», — однако, помня о данном Сыма Ину слове, вознамерился отомстить за принца и покарать сяньбийцев, которые участвовали в разгроме его войск. Но приближенные шаньюя воспротивились такому решению. Они заявили, что само Небо «гнушается добродетелями династии Цзинь» и хочет вручить власть кочевникам, что наступило время «возродить владения, созданные шаньюями Хуханье», а для этого надо не ссориться с сяньбийцами, а, напротив, привлечь на свою сторону их и ухуанеи.
Вообще говоря, былые владения сюнну были завоеваны не шаньюями Хуханье, а Маодунем и Лаошаном, что же касается Хуханье I, равно как и Хуханье II, они, напротив, приняли вассальную зависимость от Китая. Но так или иначе, Лю Юаньхай проникся величием своей миссии. Он заявил:
«Прекрасно! Следует взяться за насыпку высокой горы или большого холма, не оставаться же небольшим холмиком! (…) У меня более ста тысяч воинов, каждый из которых может противостоять десяти цзиныдам, и, если я под барабанный бой двинусь сокрушить охваченную смутами династию Цзинь, сделаю это с легкостью, словно сломаю сухую ветку! При удаче я смогу создать государство, подобное созданному ханьским императором Гаоцзу, в худшем случае — не уступлю создателю династии Вэй. (…) К тому же я внук дома Хань, с которыми мы условились быть братьями, а когда умирает старший брат, ему наследует младший — так почему бы сейчас так не поступить! Следует пока принять [для владения] название Хань…»
Так в 304 году была создана династия Бэй-Хань (Северная Хань, позднее ее переименовали в Чжао). Лю Юаньхай вступил на престол под титулом Хань-вана и издал указ, в котором объявлял себя наследником ханьских императоров. Указ заканчивался словами:
«Ныне я недостойно выдвинут множеством благородных мужей, чтобы возродить по наследству владения, созданные тремя моими предками, но, сознавая свое неразумие, дрожу от страха, не зная, что делать. Однако выпавший [на долю династии Хань] великий позор еще не смыт, у алтаря для жертвоприношений духам Земли и злаков нет хозяина. Я вынужден, чувствуя себя так, словно во рту у меня желчь и я сижу на льду, скрепя сердце принять общее предложение».