Сижу я в гостях, а люди все пожилые, и ни об одном не могу сказать: «Ага, вот это и есть Повидло!» Наконец спрашиваю хозяйку: «А где же молодой писатель?» А она отвечает: «Да вот, напротив вас».
Гляжу и удивляюсь: напротив сидит человек довольно лысый, сорок, не меньше, дашь. Неужели это тот самый Иван Повидло, о котором я много раз читал в газетах: «новое поколение», «молодой, даровитый»? И оказалось — тот самый.
Ну, потом я с ним познакомился, завел речь о молодых. Он немножко смутился, а когда разговорились, объяснил: ничего, мол, тут удивительного нет, не я один такой «молодой» среди литераторов. У нас так принято. Молодые — это как я, а дальше — маститые.
Слушавшие этот рассказ оживились, раздались иронические реплики. О личностях писателей часто говорить любят больше, чем о самой литературе.
Может быть, весь разговор так бы и пошел по этой линии, если бы один из участников беседы не сказал:
— А вот у нас на заводе…
Не будем утомлять читателя диалогом, расскажем о заводе сами.
На заводах тоже есть «молодые» специалисты, которые, минуя средние года, уходят на пенсию. Словом, после юного возраста сразу наступает пенсионный. Вот уж буквально: из молодых, да ранние.
Предприятие осваивает новую продукцию. Директору предлагают:
— Поручим технологию Зайцеву. Молодой, энергичный, талантливый инженер…
— Я не против, — говорит он. — Но руководителем этой группы лучше сделаем не Зайцева, а Уклейкина Петра Ивановича.
— Так ведь Петр Иванович в этом деле не очень…
— Ну и что ж? Зато он старше, осмотрительнее, у него опыт руководящий.
Однако с Петром Ивановичем вскоре приключилась беда. Приехала какая-то комиссия. Члены комиссии рылись в личных делах работников заводоуправления, а потом пригласили Уклейкина и сказали ему:
— Мы вас очень уважаем, Петр Иванович, ценим ваши заслуги, но вы занимаете пост, который обязательно требует высшего образования. Поступите в заочный институт.
Петр Иванович подал заявление и уехал сдавать вступительные экзамены. Перед отъездом он шутил:
— Вот и я в студенты записался.
Но вернулся он в менее шутливом настроении, а через неделю на завод из института пришло письмо. Так, мол, и так, зачислить тов. Уклейкина П. И. в число студентов мы не смогли, поскольку в сочинении он сделал двадцать пять ошибок, уравнения ни одного не решил и так далее. В общем, между строк можно было прочитать: и кого вы держите на такой работе? Нам, мол, понятно, что на заводе Уклейкин бумажки не пишет, он их только подписывает. И расчетами, конечно, не он занимается: это делают другие. Но все-таки обратите внимание…
Так бы и ходить Зайцеву под эгидой «опытного и осмотрительного» Уклейкина, если бы последний не обнаружил вдруг случайно своей полной несостоятельности, загремев на экзаменах.
С Уклейкиным получился анекдот. Уклейкина понизили. Но ведь не все подобные ему ездят сдавать экзамены…
Окажись среди участников беседы о молодости научный работник, он, возможно, сказал бы:
— А вот у нас в институте…
И поведал бы о такой ситуации. В исследовательском институте работает группа молодых специалистов. Раз в неделю на полчаса к ним в лабораторию заглядывает руководитель. Походит, посмотрит, уедет. Ему некогда: как человек заслуженный, с именем, он руководит еще в десяти местах.
Работа в общем выполняется молодыми самостоятельно. Но вот она успешно завершена, все сверено, вычерчено, перепечатано. Довольный руководитель берет в руки папку и пишет наверху свою фамилию.
А потом за его подписью будет статья в журнале, а потом будет прочитан доклад, а потом… Словом, работа, освещенная его авторитетом, получает известность и признание.
Да, бывает и так. Случается. Не часто, иногда, порою, но случается.
Пусть не поймут нас превратно: мы вовсе не хотим ни в какой степени ущемлять опытных пожилых работников. Наше им доброе слово! Но мы против недоверия к молодым. Против искусственного продления молодого возраста до сорока лет.
В будущем, когда люди станут жить до ста пятидесяти лет, сорокалетних, вероятно, будут считать мальчиками. Но сейчас это не мальчики. И нечего гордиться руководителю, что он выдвигает молодежь, если эта молодежь разменяла четвертый десяток.
В восемь лет Моцарт создавал свои первые сонаты и симфонии.
В двадцать лет Миклухо-Маклай проводил исследования на Канарских островах.
Могут возразить: это, мол, люди исключительные. Да, исключительные.
Но если бы Миклухо-Маклай работал в научном институте, где не очень рискуют выдвигать молодежь, мы бы о нем, возможно, ничего не знали.