— Да, да! Вот, например, сегодня я услышал сказку!
— Сказку? Ну, ну!
И Первый стал рассказывать.
В некотором царстве, в тридевятом государстве жил да был царь Террикон.
И слава о нем шла далеко-далеко.
Другие цари славились воинственностью, жестокостью. А Террикон славился тем, что был очень чувствительным и очень часто расстраивался.
Он хотел, чтобы все было в его царстве-государстве хорошо, и если вдруг узнавал, что что-то плохо, то впадал в грусть, и ему давали успокаивающие королевские капли.
И придворные делали все, чтобы его не расстраивать.
— Сколько бочек меда, сколько пудов пеньки, сколько баранов в моем царстве-государстве? — спрашивает царь первого министра.
— Десять тысяч бочек меда, сто тысяч пудов пеньки, миллион баранов, — отвечает министр, не задумываясь.
А у царя на глазах слезы.
— Плачете, ваше величество?
— Плачу.
— Мало, что ли?
— Мало.
— Ну, тогда, значит, я ошибся. Значит, больше.
— Вот то-то же. Пошли во все концы моего царства-государства арифметиков, чтобы сосчитали, чего я сколько.
Поскакали гонцы во все концы, возвратились и принесли первому министру большую-пребольшую бумагу с докладом.
Смотрит он на бумагу, и глаза его гневом разгораются.
«Меду негусто, в смысле пеньки пусто, баранов встречали, но немного».
— Что вы тут мне понаписали? — кричит министр.
— Что видели, — отвечают арифметики, — что знаем. Мы же во всех концах бывали.
А министр еще пуще злится.
— Получается, что вы во всех концах были и все знаете, а мы посередке сидим и ничего не знаем? Поймите, нельзя так писать: расстроится. И без того бессонницей страдает. Забирайте назад свою докладуху и переделывайте.
— А как переделывать? — спрашивают арифметики.
— Эх вы, темнота! — вздыхает министр. — Образованные люди, а учить вас надо. Первая часть положительная — это пять шестых доклада, вторая часть отрицательная — одна шестая.
— Это так обязательно? — удивились арифметики. — А может быть, хотя бы две шестых?
— Ни-и-и-когда. Расстроится.
— Поняли, — сказали арифметики. — Дальше…
— Дальше слог. Само слово. Слово должно быть ласковое. Вот вы тут пишете: «…к тому же кое-где мед воруют». Грубо. Прочтет — расстроится. Нет воровства! Имеют лишь место отдельные случаи, когда некоторые граждане, являясь невольной жертвой предрассудков далекого прошлого, путают свое личное имущество с имуществом казенным. Вот как! Или еще: «взятки». Мягче надо! Знать надо, для кого вы все это пишете. Нет взяток. Но, конечно, случаются порой факты, когда рассеянные столоначальники берут у благодарных им людей небольшие суммы денег, по неосторожности не оговаривая сроки возвращения упомянутых сумм кредитору.
— Понятно, — кивнули своими учеными колпаками арифметики. — Но мы же арифметики. Насчет невольных жертв и рассеянных столоначальников это у нас краем-боком. А как же с цифрами?
— Цифры я беру на себя, — ответил первый министр. — Вы, скажу я вам прямо, по-мужицки, не очень сильны в статистике, то есть в цифросчете. Статистика — такого слова нет, оно появится потом.
И ушли арифметики. И пришли потом с новым докладом. С мягким таким. Ласковым.
— Так сколько бочек меду в моем царстве-государстве? — спрашивает Террикон своего первого министра. — Сколько пудов пеньки? Сколько баранов?
— Сто тысяч бочек меду, миллион пудов пеньки, десять миллионов баранов, — отвечает первый министр. — По уточненным данным…
А у царя на глазах слезы, и министр поправляется:
— По уточненным данным, но не окончательным…
А царь говорит:
— Не потому плачу, что плохо, а умилен тем, что хорошо. Значит, дочь мою Олену замуж выдавать можно. И решил я: тому, кто ее руки будет достоин, полцарства отдать. Половину того, что ты назвал…
Первый министр тихонько за сердце хватается: где оно, все это названное? Но деваться некуда.
— Хорошо, — говорит, — по вашему повелению отдадим. Но одного этого мало…
Хитрый он был, первый министр.
— Мало? — переспросил царь. — А что же еще надобно?
— Славу вашу увековечить надо. Чтобы прошли века…
— А как это у-ве-ковечить? — заинтересовался царь.
— А в заморских дворцах принято, чтобы во всех залах картины висели. И чтобы рассказывали они современникам и далеким потомкам, как все при великом Терриконе было благоуханно. А с картинами мы пока поотстали.
Как заплачет царь Террикон, как запричитает: