Очковтирательская практика законспирированных платных артистов прямо сказывается на себестоимости продукции.
Раньше, глядя, например, на табуретку, я думал, что в нее вложен труд лесорубов и столяров. Теперь к лесорубам и столярам мысленно плюсую гитаристов, чечеточников, героев-любовников и свистунов. Им ведь тоже платили. Фю-ю-ю!
— Фю-ю-ю! Слышу голос: «Шире дорогу: Купцов идет!» Остановите его! Вразумите его! Иначе, желая переплюнуть конкурентов, он разыщет в привольных степях юга цыганский табор и зачислит таборян на свой завод операторами, инструкторами и даже конструкторами. Сами понимаете, полотерами нельзя: надо брать выше. Хореография, вокал, нега, экзотика! Ансамбль металлургического гиганта «Полевая кибитка»!
То-то удалое веселье будет! «Эх, раз! Еще раз!» И еще много-много раз — рукою в кассу. В государственную.
1970
«АЗА» ГАДАЕТ…
Приспособленная для прогнозов и предсказаний электронная машина «Аза» имела цыганский акцент.
Всякий раз, когда Виктор Любопытный включал ее, из динамика слышались слова:
— Всю правду скажу, красивый! Что было, что есть и что будет, чернобровый…
Машина «Аза» — плод долгих конструкторских бдений Любопытного — была сверхбыстродействующей, ультрааналитической, суперуниверсальной, гиперсообразительной и максиоткровенной.
Она могла не только читать (по строкам и между строк), писать (на машинке и от руки), но и разговаривать.
В свободное от работы время «Аза» разгадывала кроссворды, чайнворды, криптограммы, ребусы, болтала по телефону и отвечала на письма. Писем было много. «Дорогая Аза, скажи, пожалуйста, чем у нас все это кончится с Васей? Я его люблю, а он меня нет».
Сначала, на первой стадии, «Аза» все понимала, но не могла сказать. За это Любопытному была присуждена степень кандидата наук. Докторскую диссертацию за него написала уже сама машина.
В канун Нового года доктор Любопытный заложил в машину кипу книг и журналов, поставил стрелку регулятора на «Предсказание» и стал ждать.
Некоторое время в чреве машины раздавалось гудение: «Аза» переваривала литературу. На пульте управления мигали огоньки. Шла мучительная работа мысли. Потом из огоньков остался только один зеленый, как на светофоре, а из динамика послышалось…
— Всю правду скажу, красивый…
— Скажи, скажи, — попросил Любопытный. — Что ожидать-то?
— Юбки, чернобровый, будут длиннее, а фразы короче.
— Юбки, Аза, это не литература и не искусство. Про юбки не надо.
— Как знать, как знать, сердешный, — ответила машина. — И тут и там — мода.
— Хорошо. Так у кого фразы короче?
— У прозаиков. Это называется «телеграфный стиль». Читателю, мол, некогда.
— А у поэтов?
— У поэтов наоборот — длиннее. У Вознесенского строчки уже в страницу не лезут, даже если без полей. Надо печатать на машинке с большой кареткой. В развернутый лист. Как балансовый отчет. А иногда он вообще стихи на полуслове обрывает и шпарит прозой.
— Так, так… Что ты еще думаешь, Аза?
— О стирании граней думаю. Между поэзией и прозой. Глохнут рифмы у некоторых поэтов, размеры хромают, прозаизмы заедают. На помощь музыку зовут и светооформление. Светооформление один поэт придумал… Забыла фамилию… трефовый валет такой… Он если про ночь читает, то свет в зале выключают, если про полдень — большую люстру дают, а про войну — красные фонари на партер направляют… А музыкальное сопровождение, известное дело, гитара. Но будущее не за ней. Гитара вчерашний день. Завтрашний — это гусли и балалайка. Те, кто понимает толк в моде, уже раскупили балалайки и подстриглись под горшок.
«Аза» помолчала и вдруг начала цитировать: «Править лодкою в тумане больше не могу. Будто я кружусь в буране, в голубом снегу. Посреди людского шума рвется мыслей нить…», «…каких держаться скользких истин в таком запутанном пути?», «Давно уж темной пеленой покрыто небо надо мной, и с небосвода дождик льет, и безнадежен небосвод…», «Сжимает горло, леденит запястья великая и вечная тщета…», «Да ведь я никого не ждала, отцвели, отпылали сирени, равнодушно и тихо жила на скрещениях света и тени…», «Налево иду, как направо, к судьбе ухожу от судьбы…», «Распались краски на оттенки, увяла летняя страна, смещают вкусы и оценки осенние полутона».
Доктор Любопытный вспомнил, что на днях машина читала периодику за 1906—1910 годы, и пробормотал:
— Хватит, Аза, старинных цитат. Хватит туманов, скользких истин, вечной тщеты. Не на тему дня это.