О ноябре и декабре вы уже прочитали. Январь — средезимье-глухозимье, месяц бесклевья. Февраль — лютень-вьюговей.
Кое-что для словаря еще: сорока — лесная сплетница. Ландыш — лесная жемчужина. Медведица — лесная боярыня. Дуб — маститый старец леса. Гриб — лесное мясо. Фиалка — северная лесная орхидея. Можжевельник — виноград севера. Подкоренник — зимняя канарейка севера. Овсянка — февральский соловей. Глухарь — соловей каменного века. Соловей — премьер весны. Пчелы — ювелиры воска. Грибники — очарованные странники. Гольфстрим — печка Европы. Голландия — держава тюльпанов.
Текст фенологических заметок ведьма часто украшают строчки из стихов. Как вы видели, в декабрьской заметке весьма к месту «Мороз-воевода». На карточки надо занести также «Мороз и солнце, день чудесный…», «Буря мглою…», «Зима. Крестьянин, торжествуя…», «Улыбкой ясною природа…», «Уж небо осенью дышало…», «Люблю грозу в начале мая…».
Неплохо вспомнить народные приметы: если раки на берег выходят — к ненастью; когда сурок свистит — к перемене погоды; если рак свистнет…
Впрочем, на первое время всего этого вам хватит. А дальше совершенствуйтесь сами.
Простите, забыл еще об одном. Насчет старожилов. Чаще ссылайтесь на них. «Старожилы не помнят такого холода (жары, дождей, ветров, высокого давления, низкого давления, ранней весны, поздней осени)». Ссылки делают обычно без консультации с самими старожилами. Предполагается, что они вообще ничего уже не помнят.
Все в прошлом
Наивные люди полагают, что все авторы мемуаров — старики, что мемуары создаются в преклонном возрасте.
Это верно лишь отчасти. Мемуары пишут тогда, когда больше писать нечего. Материал вроде как бы весь исчерпан. Сюжеты в голову не идут. Вокруг ничего интересного не наблюдается. Тогда писатель садится за стол с одной спасительной мыслью: расскажу-ка я современникам о самом себе. Не ведают они, серые люди, кто я такой.
Разумеется, о себе пишут не в лоб. Делают вид, что рассказывают о других.
«Я запомнил светлый образ незабвенного классика Игрека Зетовича по многочисленным встречам.
Первый раз я видел его, будучи еще школьником, во время народного гулянья в парке культуры. Выступая с эстрады, он по-отечески помахал мне рукой, и я понял: благословляет. За сочинения по литературе у меня всегда было «пять».
Потом «пять» мне ставили уже в издательствах. Вдохновленный Игреком Зетовичем, я написал сценарий фильма «Храните деньги на сберкнижке» по заказу Управления госкредита и гострудсберкасс, нашумевшую повесть о декоративных собаках (общество охраны природы) и рассказ из жизни спасателей (общество спасания на водах).
Во время работы над повестью «Берегите имущество от пожара» состоялась вторая встреча с Игреком Зетовичем. Я сидел дома за столом, а он выступал по радио. — Богата талантами земля наша! — сказал Игрек Зетович.
Мне приятно было слышать эти слова о себе из уст человека, который но праву считается выдающимся, непревзойденным, неповторимым, своеобразным и законченным.
Никто так, как он, не умел пестовать таланты.
В последний раз мае посчастливилось увидеть живые черты Игрека Зетовича на похоронах. На его собственных.
К тому времени меня уже стали включать в разные комиссии, в том числе похоронные, от групкома межжанровых литераторов. Хоронил я и Альфу Омеговича, и Гамму Бетовича, а потом и Игрека Зетовича.
Вот так мы, близкие, провожали его в последний славный путь».
Это, конечно, мемуары бедненькие. На худой конец. Если же вы хоть раз в жизни видели Игрека Зетовича, были у него хоть пять минут в доме, — допустим, он позвал вас, чтобы починить перегоревшие пробки, — тогда вы имеете право на большее.
Вы легко и свободно рассказываете о встрече с великим писателем. Для того чтобы кто-то дотошный не поймал вас на выдумке, вы нищете примерно так:
«Игрек Зетович, как всегда обаятельный и одухотворенный, улыбнулся своей незабвенной иксовской улыбкой и сказал:
— Писать надо хорошо. Плохо писать не надо. Литература — великое дело. Надо быть всегда в гуще. Брать из жизни.
Я спросил его, как он пишет. Он ответил:
— Оттачиваю каждое слово. Переписываю по нескольку раз.
Мы говорили о моих произведениях — тогда я еще не был такой известный, как сейчас, но Игрек Зетович, оказывается, меня читал.