— Ну, ничего? — спросил Сапрыкин-Коленкоров, окончив чтение.
— Ничего, — ответил Ромашкин. — В общем талантливо. Но не все логично. Как у вас начинается: «Жаркий день клонится к вечеру, тают в небе облака…» Отчего они тают? От жары? Тогда бы они таяли в середине дня.
— Вы не понимаете стихов!
— Как же не понимаю? Вы же сказали, что я тонкий ценитель. Позвольте мне, как ценителю…
— Не могу, — перебил Сапрыкин-Коленкоров. — Разве можно так разбирать стихи? Вы возьмите популярную песню, где есть слова: «Соберем, и посеем, и вспашем» Сначала пашут, потом сеют, дальше убирают. А в песне все наоборот: посеяли, а потом пашут, Или: «Долетайте до самого Солнца и домой возвращайтесь скорей». А на Солнце шесть миллионов градусов…
— Прекрасно, Вилли! — воскликнул Ромашкин. — Значит, вы умеете мыслить критически! Попробуйте себя в новом жанре. Мы будем вас печатать каждый день. Выйдите за забор своей метеостанции и будьте поэтом Однотрубного. Лучше быть первым поэтом в городе, чем последним в автономной республике. Бросьте грустить об уплывающем пароходе. Будьте сами пароходом. Пусть сначала однотрубным, потом станете двухтрубным и трехпалубным. Наберетесь опыта, почувствуете уверенность в руке, а дальше решите, кем вам быть — лириком, трагиком или сатириком. Умоляю, берите стило и пишите стихи к плакатам! Вы нужный человек! И оставайтесь самим собой — Сапрыкиным. Вас полюбят без псевдонима. Благодарные девушки преподнесут вам цветы.
Пылкая тирада Ромашкина явно произвела впечатление. Сапрыкин встал и сказал:
— Ну хорошо, если меня так просят…
Росомахина Костя еще не видел. Он знал о нем только но рассказам Орликова, Боярского и Люси-Милы.
Люся-Мила сидела в приемной Росомахина и печатала бумаги. Те, которые наверх, — на мелованной бумаге через, два интервала, сколоты скрепкой, под скрепкой — розовая подкладка. Те, которые для управления, — на газетном срыве, полтора интервала, скрепка без подкладки. Те, которые вниз, — на папиросной бумаге, один интервал, скрепляются клеем. Все, как учил товарищ Тюриков.
Однако Люся-Мила недоумевала, что порою в одно и то же время приходится печатать документы, друг другу противоречащие. На мелованной бумаге — рапорт о производственном достижении строителей второго карьера. На папиросной — выговор начальнику строительства второго карьера за срыв графика.
Выслушав Люсино сообщение, Костя сказал:
— Ты аккуратно выполняешь наставления, которые дал тебе Тюриков. И никогда не забываешь после работы — как материально ответственное лицо — запирать машинку на ключ. Но одну заповедь тебе придется нарушить — закладывай лишний экземпляр. Такие исторические документы надо коллекционировать.
О внешности Росомахина Люся-Мила сказала: «Коренастый, мужикастый, ходит в очень дорогом, но всегда помятом костюме». Так, по рассказам очевидцев, представлял себе Костя Росомахина.
И вот в технический отдел прибегает посыльный:
— Инженера Ромашкина — срочно к директору!
Он оказался точно таким, каким описывала его Люся-Мила, — коренастым, мужикастый, в дорогом, но помятом костюме. Наверно, от долгого сидения в кресле.
Когда Костя вошел, директор говорил по телефону:
— Да, да. Живешь и только успеваешь оглядываться на пройденный путь… Угу, нам хотя бы в одной точке дорваться… Ну что ты! У меня все получится! Да, Росомахин знает, что делает.
Какой эффект от того, что Росомахин дорвется к руде в одной точке? Можно рапортовать, можно получить премию. А дальше что? Ведь из воронки, из перевернутой вверх основанием пирамиды Хеопса, промышленную руду добывать нельзя. Тогда Росомахин выступит по телевидению, призовет «не уронить чести и оправдать оказанное доверие», объявит вахту, штурм, аврал, даст в Москву телеграмму: «Мы в невиданно короткие сроки осуществили… но просим помощи… шлите технику… помогите передовой стройке».
А если не все получится гладко. Росомахин кого-то снимет с работы, кому-то объявит выговор на папиросной бумаге и снова отрапортует на мелованной: виновные наказаны, создавшееся положение выправляю…
— Присаживайся, присаживайся, — пригласил Росомахин Костю, бросив на рычаг телефона трубку. — Недавно, значит, приехал? Давай знакомиться. У меня такое правило — знать всех в лицо и по именам.