«Я много чего боюсь. Приходится», — вспомнил Иван её скупые, сухие слова. Как щелчок, как хлыст в тёплом воздухе, как пощёчина ему, никогда не бывшему на её месте, никогда не знавшему, каково это — с холодной головой идти на амбразуру.
Он запустил поиск по слову «Рогозина» в своём ноутбуке. Он помнил всё, что было, наизусть. Узел в груди пульсировал, горел, требовал вырваться из номера и броситься к ней, обхватить, целовать, зарыться лицом в колени, оградить от всего мира…
…#include <stdio.h>
#include <stdlib.h>
int main()
{int sum,N,n2,i,j,sum2;
const int nstr=3, ncol=3;
int u[nstr][ncol];
srand (time(Null///ГАЛИНА НИКОЛАЕВНА РОГОЗИНА));
scanf (“%d”,&N);
printf(“matritsa\ПОЛКОВНИК РОГОЗИНАn”);
N=-N;
for (i=0;i<nstr;i++)
{ERROR. PROGRAMM ERROR. PROGRAMM CODE ERROR
sum=0;
sum=0.
Sum=0.
SUM=0.0000.0000».
Да, это был его старый код. Ещё до ФЭС, но почти сразу после знакомства с Галиной Николаевной.
Иван пролистал ниже и нашёл путаные, закомментированные строки:
«Это была ошибка в твоём коде. Это была ошибка в твоём коде.
“Быть жертвой — это выбор, который делаешь ты”.
А в конце… а в конце у тебя есть только усталость, одна усталость от борьбы.
Вы изорваны по всем швам. Вы изломаны по всем граням, Галина Николаевна. Но вы шедевр».
***
За окном по-прежнему висела непроглядная, совсем осенняя ночь, но чувствовалось, что рассвет близко. Иван забрался на кровать, лёг поверх гобеленового покрывала и нажал пальцами на опухшие веки. В висках билась головная боль. Следовало встать, найти воды, выпить таблетку. Но эта боль казалась такой мелкой, такой постыдной по сравнению с тем, что испытала она.
Сил не было. Перед глазами мелькали лица — Вячеслав, Пётр Немиров, изредка фигурировавший в её дневниках, Круглов, Валя, сухая, седая мать, высокий хмурый отец. И, конечно, она. Ошибка в коде. Галина Рогозина…
Тихонов укусил костяшки, сдавил виски, чувствуя себя недостойным, как никогда прежде видя её недосягаемость. Круглов — что Круглов! Иван мог бы закрыть на это глаза, если бы действительно, окончательно отдался этому исступлению. Но теперь между ними стоял Вячеслав. Мёртвый. Настоящий. Избранный ею. Не чета ему самому.
Когда мгла снаружи засеребрилась предрассветным тоскливым светом, Иван наконец встал и всухую проглотил цитрамон. Раскрыл окно. В номер ворвался трезвящий, ледяной воздух. Тихонов накинул ветровку, влез в кеды не шнуруя, наступив на задники, и вышел из гостиницы.
За гостиницей обнаружился старый сквер, тесный от тополей и рябин. Иван сел на кривую, влажную от росы лавку перед прудом. С одной стороны пруд был обложен плиткой и скорее напоминал бассейн, но с другой совершенно зарос и помутнел. Тихонов слез со скамейки, нагнулся над водой — она пахла вялыми тополями. Бросил в лицо несколько пригоршней. Почти совсем рассвело; плотно, кисло-сладко пахло влажными листьями чёрной смородины. Мир казался ненастоящим.
Иван, пошатываясь, снова обогнул гостиницу и вышел на сереющий проспект Карла Маркса. Постоял, оглядываясь, смутно думая, что до утра нужно достать где-нибудь сигарет. Иначе он просто не посмеет смотреть на неё — после всего прочитанного.
…Из-за поворота, рыча, врываясь в мысли, вырулил жёлтый минивэн. Тяжёлая дверь гостиницы хлопнула, на крыльцо торопливо вышел Круглов. Не заметив отошедшего в тень Ивана, майор быстро спустился к машине. Без привычного пиджака, в джинсах и простой рубашке, он выглядел куда моложе.
Коротко переговорив с водителем, Круглов открыл заднюю дверь. Пару секунд спины заслоняли обзор, но вот из кузова показался крупный, обёрнутый упаковочной бумагой свёрток. Он вряд ли был тяжёлым, но по размеру не уступал приличному комнатному растению. Круглов никак не мог приспособить свёрток в руках; бумага громко хрустела в предрассветной тишине.
— Николай Петрович, вам помочь? — криво усмехнулся Тихонов, подходя.
— Давай, — пропыхтел майор. Иван подхватил свёрток, бумага съехала; наружу выглянули белые, молочного оттенка, с шелковистыми лепестками розы.
Комментарий к По волнам твоих слёз
Несколько фраз взяты с артов автора Чудик (https://www.deviantart.com/miraradak/gallery/36272523/trace).
Одна из фраз взята из фф “Разговоры на ночь глядя” автора Mama Choli.
========== Почему не я?! ==========
Иван помог Круглову донести розы до дверей их номера и заперся в своей комнате. Едва добравшись до кровати, упал на покрывало лицом вниз, прямо в ветровке; кеды не снял — уснул. Так и лежал, словно статуя, и ноги торчали с кровати, как с прокрустова ложа.
Снилась сестра: Ларка кормила поросят за бабушкиной развалюхой в Ирпеньеве и смеялась.
Из сна его вырвал звонок: едкий, давший по ушам, беспощадный. Иван сел в кровати, озираясь по сторонам, во рту было кисло и сухо, в затылке перекатывался ледовый чугунный шар.
— Ларка, — пробормотал он и с трудом смог сглотнуть — так пересохло горло.
— Иван! — раздалось из-за двери. Телефон, стихнув на миг, разразился новой порцией музыки. Тихонов со стоном сполз с кровати и, шлёпая по линолеуму, добрался до дверей.
— Кто?
— Иван, половина десятого!
А он давно не слышал в её голосе такого раздражения и нервов…
Тихонов отодвинул щеколду, распахнул дверь.
Дверной проём был как будто рамой — такой, какие бывают у картин старых мастеров: благородно-чёрной, с бронзовой прозелёнью времени, с пылью, въевшейся в трещины и деревянный узор.
А она… Она была картиной.
В шёлковом тёмно-зелёном платье полковник казалась совсем худой. Строгий воротник оттенял лицо — бледное, мелово-белое, без тени румянца. Глаза пылали. Она держала в руках розы, готовые цветом поспорить с её щеками. Пальцы мяли лепестки и стебли, Галина Николаевна вздрагивала, натыкаясь на шипы, но не отрываясь смотрела на Ивана.
— Ты идёшь?
— Я бы отдал всё, что у меня есть, чтобы прекратить это, — размеренно, удивляясь собственному спокойствию, одними губами проговорил он. — Я бы отдал всё, чтобы у меня есть, чтобы вы были счастливы, Галина Николаевна. Но… — невесело усмехнулся, растянул губы в усмешке — словно резиновые, — видимо, это не про нас.
Даже выпрямившись во весь рост, Иван был ниже полковника. На секунду он зажмурился. Потом — окинул её взглядом, с ног до головы, ту единственную, за которой готов был идти куда угодно.
— Конечно, иду.
И следом за Рогозиной шагнул в коридор.
— А где Круглов?
— Уже в администрации, — сухо ответила полковник. Голос у неё звучал высоко и непривычно звонко.
— Никогда не думал, что буду вашим шафером. Или как там это называется, — мрачновато заметил Иван, открывая перед ней дверь такси.
— Хватит, — быстро, почти шёпотом произнесла она. Откинулась на спинку заднего сиденья, закрыла глаза и плотно сжала губы. Тихонов молча пристегнулся. Руки дрожали. Стараясь унять дрожь, он принялся разглядывая отражение Рогозиной в розоватом стекле такси.
За всю дорогу она не сказала больше ни слова, не разжала губ, не открыла глаз. Иван по миллиметру приближал руку к её запястью — в голову пришла безумная мысль проверить её пульс. Но он не посмел, и в какие-то секунды был почти уверен, что она — не живая.
В полумраке салона платье выглядело почти чёрным, а её лицо — совершенно белым. Когда такси свернуло на подъездную дорогу к зданию администрации, Рогозина выпрямилась, сжала букет и обернулась к Ивану.
Набрала воздуху. Он посмотрел на её сошедшиеся над переносицей брови, бескровные губы, и словно громадной прищепкой сдавило горло.
— Я всё понимаю, — еле-еле справляясь с голосом, выговорил Иван. — Я всё сделаю… Я… я больше ничего вам не скажу, обещаю, обещаю…
— Спасибо, — шепнула она, быстро пожав его руку.
Тихонов, стараясь не смотреть на неё, выбрался наружу, обежал машину и открыл дверь. Краем глаза заметил, как от входа к ним уже торопится Круглов. Перед глазами мельтешили мушки, в ушах нарастал звон — он почти заглушал ветер в сухих кронах, звук шин, хлопанье двери, лёгкие шаги майора…